Получив от своей королевы приказание, не провожать ее, муравьи только в очень небольшом числе последовали за ней и то издали и так, чтобы она не могла их заметить.

Когда Фиорика вошла в родное село, всё здесь показалось ей ужасно изменившимся, из чего она заключила, что прошло немало времени с тех пор, как она ушла отсюда. Она начала рассчитывать, сколько приблизительно времени должны были употребить муравьи, чтобы выстроить ту большую гору, в которой она теперь жила, и пришла к заключению, что на это ушло, вероятно, несколько лет. Отыскать могилу своей матери она никак не могла, до того густо заросла эта могила травою, и бедная Фиорика долго бродила по кладбищу, горько плача от сознания, что даже и здесь стала она чужою. Уже начинало вечереть, а между тем Фиорика всё ещё продолжала искать дорогую ей могилу, как вдруг вблизи от неё раздался голос королевича. Она, было, хотела убежать, но юноша схватил её за руку и, не выпуская, начал говорить ей о своей пламенной любви к ней и говорил так нежно, ласково и убедительно, что молодая девушка, склонив головку и затаив дыхание, невольно заслушалась. Ей было так невыразимо отрадно снова слышать человеческий голос, внимать словам любви и уверениям в преданности и дружбе! И только тогда, как уже совсем стемнело, проснулось в ней сознание, что она не сирота покинутая, а не помнящая своих обязанностей правительница, и тут же вспомнила она запрещение муравьев, вступать в какие бы то ни было разговоры с людьми, и, вспомнив это, поспешила убежать от королевича. Он же, продолжая напевать ей ласковые речи, последовал за ней почти до самого муравейника. Тут она упросила его оставить ее и удалиться, на что юноша согласился, однако же, не прежде, как взяв с неё слово на следующий день вечером прийти опять на кладбище.

Осторожно, крадучись, пробиралась она ощупью по длинным подземным проходам, поминутно боязливо озираясь, ибо ей всё чудилось, будто вокруг неё нет-нет да и раздастся вдруг то лёгкий шелест, то шуршание проворных крошечных шагов. Однако же то было не более, как учащённое страхом биение ее собственного сердца, так как каждый раз, как она приостанавливалась, всё тотчас стихало. Но вот добралась она, наконец, до своей комнаты и тут в изнеможении упала на кровать. Однако уснуть она еще долго не могла. Она понимала, что изменила своему слову, и не могла не сознаться, что, нарушив святость обещания, утратила всякое право на уважение.

Беспокойно металась бедная Фиорика, раздумывая, как ей поступить и на что решиться. Ее гордому прямому нраву была противна всякая скрытность, а между тем она знала муравьёв и как неумолимо строги и суровы были их наказания. Не раз привставала она на своей постели и, опершись на локоть, начинала прислушиваться, и каждый раз ей казалось при этом, будто всюду вокруг неё происходит какая-то торопливая возня, беготня и шуршание многих тысяч крошечных ног, как-будто весь муравьиный холм превратился вдруг в нечто живое.

Почувствовав приближение утра, Фиорика встала и приподняла одну из сотканных из роз портьер с намерением скорее выйти из муравейника и подышать свежим воздухом. Но каково было ее изумление, когда она увидала, что выход этот наглухо заделан еловыми иглами. Она бросилась было к другому, к третьему, четвертому и так один за другим обошла их все, но напрасно: все выходы до последнего оказались плотно заделанными до самого верха. Тут она начала громко кричать, и – глядь – на зов ее из бесчисленного множества незаметных для простого глаза щелей и отверстий целыми роями приползли к ней муравьи.