В сумерках сова снова прилетела на место клада и совсем не удивилась, обнаружив, что завязи, за день прибавившие в размерах, слабо светятся холодным сего-голубым светом. Как гнилушки на болоте, только оттенок свечения был другой, без намёка на теплоту.

Но ночь – время охоты, и сова полетела прочь, прислушиваясь к шорохам внизу. Пара жирных леммингов прошуршала в кустах, обозначив начала охоту. Леммингов она не уважала, в разговоры с ними никогда не вступала. А вот в качестве пропитания они вполне годились.

После охоты вспомнился домовой Памфилий и непростой Яков.

– Как бы его отыскать – подумала сова.

Если он так мимоходом помог домовому, есть надежда, что и совиный язык понимать будет. А его рассказы послушать… Это же сколько там всего узнать можно будет, и полезного, и загадочного… Но где же его искать? И почему он так выглядел при встрече с домовым? Спился? Жить устал? Искру потерял? Нет, искра при нём, иначе бы домового не выручил.

Совы – не чайки, в городских помойках они не ориентируются. Ага, вот она зацепка, чайку отловить требуется. Противные они, вести себя не умеют, горластые и дурнопахнущие. Сова встопорщила перья, вспомнив этих собратьев по перу. Но что делать, любопытство – страшная сила.

На берегу реки

Тяжелые зеленые листья шелестели на ветру, доходя чуть не по пояс человеку. Текучие зеленые волны прокатывались одна за одной под ровным не стихающим ветром. И по пустынной дороге, рассекающей это бесконечное травяное море, ехал неторопливо всадник.

Лошадь под ним была ничем не примечательная, так, гнедой масти кобыла. Шла она упругим шагом, изредка встряхивая головой. Видно было, что есть у хозяина ее какая-то цель впереди, но цель не срочная, скорее даже, имелось этой цели наличие.

И всадник был ничем не выдающийся, особенно на первый взгляд. В седле он сидел уверенно, поводья придерживал слегка. Одежда была цвета неяркого, неброского, и, более того, немаркого. За плечами топорщилась рукоять меча, у седла были приторочены лук со стрелами. То есть все как обычно и как положено.

Всадник был погружен в раздумья ровно настолько, чтобы не замечать длины пути, и в то же время еще как бы не совсем уйдя в себя.

Солнце светило не жарко. Перелом лета давно прошел, да и лето в этом году выдалось дождливое и прохладное. В воздухе висела какая-то лень и успокоение.

Так проплывали время и дорога, петляющая вокруг одной ей ведомых всхолмий и распадков. Вот уже и солнце четко определилось, куда спуститься ему на отдых. Впереди показались ракиты, протянувшиеся вдоль небольшой речки.

Всадник встряхнулся, освобождаясь от раздумий, и посмотрел на деревья, чьи серебристые кроны и темные стволы уже стали видны во всех подробностях. Под деревьями было тихо и пусто.

– Ну, что, Гнедка, привал?

Лошадь подняла голову и слегка прибавила шаг. Усталость после дня безостановочного пути, казалось, не чувствовалась ею вовсе, видимо, потому, что хозяин никак не указывал ей темп передвижения, и лошадь сама настраивала свой шаг.

Вот перед ними уже оказался берег реки, довольно пологий, так что оказывалось удобно подойти к воде. Плавно текла вода, и, если бы не легкая рябь, могло показаться, что река и вовсе стоит на месте.

Мужчина спешился, присел, потянулся, разминая затекшие мышцы, и скинул небрежно плащ. Оказалось, что он невысок и широкоплеч, темные волосы, аккуратно подстриженные, едва достигали плеч, бороды и усов не было вовсе, возраст же определить было затруднительно. Он разнуздал лошадь, благо травы вокруг присутствовало достаточно. Собрал сучья и развел костер. Сучьев в этих прибрежных зарослях тоже нашлось в избытке. Достал котелок из приседельной сумки, налил воды… Все это проделывалось привычно, ловко и споро. Когда вода закипела, он засыпал крупу, которую тоже достал из сумки, и в крупу покрошил куски мяса. По берегу поплыл ароматно-дразнящий запах.