Я проверил патронник, сбросил рюкзак и подпёр его ружьём. Хоть побреюсь перед выходом на землю обетованную, карстовую. Достав пластиковый станок, не торопясь побрился, потом достал зеркало. Интересно, а как это – бриться опасной бритвой, наверное круто. Сейчас молодые гламурные парикмахеры ими пользуются. Появились даже псевдо-опаски со сменными лезвиями. Всегда мечтал иметь опасную бритву, но тут бы ей так просто наверное не получилось. Однако ритуал значимый, сродни курению трубки. Эх, а мох-то вокруг какой! Прямо перина. Здравствуй, Хайгдже.

Карстовые процессы на Дальнем Востоке распределены неравномерно и занимают относительно небольшую площадь. Юг, уходящий в неведомые дебри Сихотэ-Алиня, запад на границе с Китаем, одно проявление востока и нескончаемый Север. Неразвитость дорожной сети тормозит изучение и развитие края, и девяносто процентов найденных пещер на счету местного населения – охотников, лесорубов, изредка геологов. Может сегодня именно мне повезёт найти неизведанное подземное царство, куда не ступала нога человека?

Пройдясь вдоль плато, я вышел на воду, фонтаном бьющую из скалы. Она давала начало небольшой речушке, игриво сверкавшей в серых камнях. Однако карстовый источник, и вода явно пришла сверху. Может напрасно я на эту местность грешил, надо наверх подняться. Раз вода с напором идёт, значит есть водосбор и есть подземная дорога, иначе бы водопадом низвергалась.

Воронку, поглощающую воду плато я нашёл не сразу, а лишь спустя четыре километра от источника, но проникнуть туда не удалось.

Нихрена я тогда на Хайгдже не нашёл. Поноры на плато в счёт не идут, их и без меня люди знали. Смотрится загадочно, когда ручей в скале исчезает. А хода-то доступного для человека под землю нет. Плюнув на всё, на попутном вездеходе «Газ-73» я уехал до Марьи, и прожил семь счастливых дней в осенней тундре. Мы валялись во мхах, кидались клюквой, охотились на гусей, словом дурачились, как могли. По возвращении в город, я позвонил Вовке.

– Вовка, я к тебе зайду с Серёгой и Витькой, расскажу что узнал.

– Заходите. С вас пиво, с меня картошка. Только сами чистить будете.

– С чего это сами, – возмутился я. – Как жрать, так вместе, как чистить, так сами? Сколько пива брать?

– Литров десять хватит для начала, – засмеялся Вовка.

На другой день я пришёл раньше мужиков, сунул Вовке пакет с пивом и прошёлся по квартире. Нравятся мне дети больших начальников. Хорошая квартирка. Четыре комнаты, две ванны, два санузла, душ, разные нишки и гарберобные. Моя квартира после такого размаха берлогой смотрится. Раньше бы я позавидовал. Но моя Мейли один раз сказала, что это нехорошо. Ночью мы сидели с ней в плетёных креслах около её магазина и смотрели на людскую толпу, кипящую вокруг. Ночью это по-хабаровски. У них там вечер, время ведь плюс пять, а у нас плюс семь.

– Нин елосэжень есть джихэн.

– Мы русские – что…?

– Когда зависть. Это… – Мейли достала потрёпанный словарь и раскрыв, ткнула мне пальцем. – Завидовать и ненавидеть. Вы всегда завидуете успешным люди.

– Разве не зависть ведёт вперёд?

– Вперёд ведёт мечта. – Мейли легонько стукнула меня по плечу словарём. – Я же не завидую Мейфан, что у неё есть двое детей. Я мечтаю о своих детях, и они обязательно будут. Вон, смотри: идёт старик с тележкой. Он каждый день так ходит. Он бы мог завидовать тому машина, – она указала на проезжающий мимо огромный джип Great Wall. – Но ему это не надо. У него другая мечта и душа его спокойна, ведь он день за днём приближается к ней. Надо работать. Не завидовать, а работать. А вы всегда завидуете, хотите всё сразу, чтобы потом как это… печка лежака.