Знал ли вообще этот малыш, думал порой Лестин, что он – король? Может, и знал – по-детски, как в сказке, где «жили-были король с королевой, и не было у них детей…» Вот, оказывается, чем оборачивается для страны это «нет детей» – смутой и безвластием, паникой и угрозой быть растерзанными соседями. Кто бы мог подумать, как мудры старые сказки.

Минул месяц, самый тяжелый после смерти близкого человека и самый трудный в междувластии. Коронация Гайцберга – нет, уже Густава Первого – состоится в ноябре; уже разосланы приглашения королям Версаны, Элалии и Залесья. Лестин взирал на суету во дворце с полнейшим равнодушием – его это все равно не касалось. Лорд Марч, по слухам, был выслан в свое поместье в провинции Тарской; поразительно, думал Лестин, отчего не тюремное заключение, отчего не казнь – всего лишь ссылка, за связь с опасным государственным преступником – слишком легкое наказание. Не иначе, Густав на радостях смягчился.

Воскресное это утро ничем не отличалось от прочих. Как обычно, лорд Лестин смог уснуть уже на исходе ночи; как обычно, утром долго валялся в постели – теперь торопиться было совсем некуда. С грустью подумал лорд, что тревога и опасность имеют свои плюсы: они держат нас в напряжении и не позволяют расслабиться, но при этом не дают расхандриться окончательно. Сейчас, будь жив Патрик, ему бы наверняка пришлось мчаться куда-нибудь с утра пораньше, да еще и с оглядкой, да еще и придумывая тысячи причин для своего отсутствия. Минуло время подвигов, вздохнул Лестин, осталась нам, старикам, только мягкая кровать да старые, гудящие на непогоду кости. Кости, кстати, и правда ломило – видно, к дождю. Осень в Леррене еще не наступила, но октябрь – уже не лето, до затяжных дождей осталось не так уж много.

Только к полудню Лестин встал, наконец, с постели, кряхтя, облачился в халат и спустился в столовую. Он уже допивал кофе, когда на пороге вырос слуга и сообщил, что там в передней лорда спрашивают.

– Кто спрашивает? – удивился Лестин. – Из дворца?

– Нет, ваша милость, не из дворца, а от кого-то неизвестный посыльный. Изволите принять?

Лестин подумал.

– Зови сюда. Или нет, подожди – сам к нему выйду.

Кому бы это быть? Наверное, графиня Экташ просит вечером в карты: третьего дня Лестин с удивлением обнаружил в старой даме, приехавшей во дворец просить за внука, истинную ценительницу такой простонародной, многими дворянами презираемой, а им, Лестином, любимой игры в дурака. Настроение вмиг поднялось – старую графиню лорд уважал, как мало кого – была она резка, решительна и умна, и действовала, не оглядываясь на мнение «общества», как оглядывались многие дамы ее круга.

Солнце заливало лучами неширокий холл, и посыльный – коротко стриженый коренастый мужик лет чуть за тридцать – обливался потом, мялся на пороге, комкая в руках шапку. Одного взгляда на нескладную, нелепую фигуру Лестину хватило, чтобы понять: перед ним переодетый солдат. Оттого и нелепым казался он, что не привык носить штатское, что не знал, куда девать руки, если они не вытянуты по швам. Круглое лицо мужика обильно усыпали бисеринки пота.

Это было уже странно: ни у графини Экташ, ни у кого-то другого из знакомых Лестину дворян переодетых солдат в слугах не водилось. Привычной настороженностью откликнулось сердце. Лестин еще не осознал, откуда она, а уже тревога толкнулась в душе.

– Чего тебе? – спросил он, останавливаясь в дверях.

Мужик вздрогнул, обернулся. Сделал шаг навстречу.

– Вы лорд Лестин? – голос его звучал умоляюще. – Велено лично вам передать…

– Я. Кем велено? Что передать?