Замки проверил тут же у дверей.

Вокруг горели, как вчера лучины.

Приятный запах веточек сосны

Витал в дому. Все ждали продолженья,

И больше те, кто были влюблены.

Соловушка ударил крепким клювом

В сокрытый с глаз, невидимый замок.

Сундук, как и положено, раскрылся

И выпустил наружу, что берёг.

Оттуда полетели словно туча,

Успевшие пробиться мотыльки.

Они стремились к свету и кружились,

И были грациозны и легки.

Хотелось любоваться этим вечно,

Но нужно было дело продолжать.

Давид прижал к себе покрепче скрипку,

И стал процессом дивным управлять.

Летающие в парочки разбились,

Яички отложили на сосне,

И вот уже полезли гусенички,

Жующие «иголочки» в избе.

Давид играл быстрее и быстрее.

А те толстели прямо на глазах,

Достигнув ожидаемых размеров

Так скоро, как возможно в чудесах.

Отъевшись, они сильно изменились,

Упрятав нитью в коконы себя,

Как будто завернулись в одеяло,

Чтоб их не беспокоили три дня.

Представилась работа и для птицы.

Она бросала «спящих» в кипяток.

«Обертка» в шёлк тончайший превращалась,

Готовясь закрутиться в завиток.

В то время музыкант призвал в дом холод,

Чтоб воду побыстрее остудить.

И вот уж кипяток бурлящий прежде,

Не мог собою руку обварить.

Вода остыла. Коконы достали,

На доски уложили, чтобы свить

В тончайшую, как кем-то замышлялось,

Приятную, чуть видимую нить.

Опять Давид провёл смычком по скрипке.

Теперь он видел лишь веретено.

Оно поднялось, с «шариком» сцепилось…

И дело, как сказали бы, пошло.

Буквально с каждым новым поворотом,

Наружность девы делалась ясней.

Дочь, видя всех, приятно улыбалась,

И восхищала внешностью своей.

В то время как волшебная работа

Закончилась – легло веретено.

В избе все с облегчением вздохнули.

Вдруг кто-то постучал рукой в окно.

Потом ломиться в дверь стал, угрожая

Преграду, коль не вскроют разломать.

Старик спросил: «Зачем ты к нам стучишься?

Кто ты такой, хотелось бы узнать?»

Никто за дверью старцу не ответил,

И стук чрез время всё-таки утих,

Когда петух пропел о ярком солнце.

Песнь нечисть распугала в один миг.

И в доме стало тихо и спокойно.

Страшна была сюрпризом эта ночь,

Но сердце услаждала, оживая,

Красивая и ласковая дочь!

Чуть погодя дверь всё же отворили.

Того, кто бился, не было за ней.

Дед, миновав беду, перекрестился,

Чем Бог послал, стал потчевать гостей.

Соловушка личинками наелся,

Давид же каше был безмерно рад.

Поев, на лавку тут же повалился,

Готовый спать хоть стоя как солдат.

Сегодня ничего ему не снилось.

До середины дня Давид проспал.

Никто его теперь не беспокоил,

И не просил, чтоб снова поиграл.

Поднявшись, приведя себя в порядок,

Скрипач решил отправиться на луг,

Где веселились средь цветов коровы,

И должен ждать таинственный пастух.

Как только он зашёл за угол дома,

Так встретил старца дряхлого с клюкой,

Что прятался, под тенью укрываясь.

И весь такой прозрачный…, чуть живой.

Ведшее ветхого бельё на старце было.

Он, будто в паутину был одет.

Лицом же страшен, зол и очень мрачен.

И слышалось, что в сердце света нет!

«Отдай на время мне свою рубаху.

Дозволь её немного поносить.

За щедрость твою, золотом осыплю,

Тебе о том не нужно и просить!»

А музыкант ответил: «Ты, наверно,

Замёрз. Я потеплее принесу.

Она тебя несчастного согреет.

Постой здесь!»– прокричал уж на бегу.

Когда же он вернулся, в этом месте,

Под деревом не встретил никого.

Лишь лучики от солнечного света,

Сквозь листики смотрели на него.

Давид под мышку взял свою рубаху,

Ту, что для старца из дому принёс,

И двинулся на луг, подумав: «Нужно

Задать про старичка будет вопрос!»

Пастух уж ждал и даже улыбнулся,

Сказав: «Я очень рад, что ты пришёл.

Коль попрошу, на скрипке поиграешь?

Рубаху на дороге, что ль нашёл?»