Ты обернулся. Ты смотришь на деревья, на сваленный горбыль, на серого паука, притворившегося сучком на доске, на лист ржавого металла – старый да кривой настолько, что напоминает уже и не пергамент, но отрез тёмной шагреневой кожи. Десять лет назад начертал ты острым гвоздём на этом листе – я Ланцо, а это дом мой. Ты никогда не вернёшься сюда, Ланцо. Твой дом сгорел дотла в пламени погани, твой дом раздавлен скрюченным. Он зарос полынью. На его месте высится муравейник. Прощай, прощай, прощай…

Ланцо бросился бежать. Зыбкая сущность неумолимо преследовала его, размеренно шагая за ним по городу, но едва ступив на горячую мостовую родной улицы, Ланцо обнаружил, что поблизости не было никого кроме нескольких горожан, квёло бредущих по жаре к своим домам.

Зная, что скрюченный всё же грядёт вслед за ним, зная, что сам он еле успевает, Ланцо, однако, медленно, как и прочие горожане, потащился к дому. Натёртые многочисленными башмаками камни на дороге сияли в свете солнца, всё ещё вонзавшего в город свои прямые жгучие лучи. Гладкость этого пути была обманчива – Ланцо постоянно запинался, забывшись, а вскоре обнаружил под ногами мельтешащих муравьёв, нисколько не смущённых тем, что их гнездо расположено на торном пути, твёрдом и неуютном. Ланцо с силой наступил на кишащую тёмной кашей трещину между камнями. Наступил ещё раз. Он принялся топтать муравьёв, надеясь, что его башмак раздавит хоть несколько крошечных насекомых. Но они были столь малы и суетны, что вовсе не обращали внимания на отчаявшегося титана, что пытался их уничтожить. Они его и не видали.

Ланцо рассеянно побрёл дальше и тащился остаток пути будто пьяный, еле переставляя ноги. Четырнадцать метров преодолевал он так долго, что по пути успел рассмотреть брошенную собакой обглоданную кость и жука на ней, просыпанные опилки у забора да старательно остриженные кусты. По дороге он так привык к этому забору и кости, что почти сожалел, что покидает их.

Зайдя в сени, он вдохнул прохладный, влажный аромат древесины с нотками сушеных трав и землистого погреба. Обычно этот запах видавшего виды хозяйства радушно принимал его как мудрый и слегка потасканный дух, который кое-что понимал в покое да уюте. Сейчас же здесь ко всему прочему сильно пахло потом и чужим дыханием, и Ланцо очень осторожно прокрался к двери, боясь потревожить новых духов, притаившихся, как ему казалось, в каждом углу.

Медленно и тихо вошёл он в комнату и тотчас наткнулся на своих многочисленных, беспокойно слоняющихся повсюду родичей. Ланцо тут же кто-то схватил под руки и поволок куда-то вглубь дома.

Скорее, скорее. Почти толкая в спину, его повели в дальнюю комнату. В доме пахло лекарствами. Запах этот бил по лицу укоризненной пощёчиной, моментально сбрасывая уверенную гримасу и изгибая губы кривым коромыслом. Что ты, мол, тут мнишь о себе, такой весь из себя здоровый? Здесь обитает ХВОРЬ.

Вонь от травяных настоек и отваров, пропитавшая стены и мебель, казалось, прилипала к рукам и ногам, пропитывала и башмаки, и штаны, и рубаху. Обстановка была под стать аромату – выжидательно-безнадёжная. Так беглые крестьяне издали смотрят, как неприятель громит и уничтожает их родной дом. Они стоят и ждут, когда же рухнет замок, чтобы удостовериться, что город окончательно пал.

Крестьян здесь хватало. Все они совершенно по-крестьянски рыдали взахлёб, милостиво предоставив себе право на сокрушительное и громкое горе. Мало что соображая, они ходили из угла в угол, из комнаты в комнату и создавали напряжённую суету, точно застрявшие в проруби собаки, не знающие как помочь ни себе, ни другим вырваться из безвыходной передряги.