– Да кто вы такие, что указываете, как мне поступать? – возмутилась я. И они сказали, что государственные чиновники.

– И какого же государства?

– Тайского государства.

– Что еще за тайское государство? Мы же в Сиаме, разве нет? Эта земля принадлежит королю Сиама, нет?

На эти слова они только рассмеялись и ответили, что эта земля, быть может, еще принадлежит королю, но теперь государство имеет над ней власть. Они сообщили мне, что Сиам изменил название на Таиланд, и стали потешаться над моим невежеством, говоря, что я слишком долго прожила в лесу.

Ну, поначалу меня не слишком интересовало, изменил Сиам свое название или нет, поскольку здешняя земля осталась такой, какой была всегда. Впрочем, изменилось не только название страны, но и управление ею. Лесные угодья сменялись расширявшимися жилыми массивами, причем так стремительно, что уцелевшие лесные зоны требовали защиты и сохранения. Я считала себя частью джунглей, но имела человеческий облик, и у меня были два человеческих детеныша, так что я была вынуждена покинуть свой дом, чтобы влиться в человеческое общество. Мое тело не было связано никакими узами ни с чем, кроме как с моим близнецами.

Они не только изгнали, но и пометили нас, заставив зарегистрироваться как граждан тайского государства. Мне пришлось вписать имена моих сыновей в регистрационный бланк. Вот тогда-то я и дала старшему имя Сиам, а младшему – Тай. С двумя малышами на руках я спустилась с гор, из так называемого ботанического сада Муак Лек, в низину. Там я нашла поле, заросшее разнообразными видами лесных растений и деревьев. И мы втроем начали там жить. Беспокоиться мне было не о чем: Сиам и Тай росли крепкими и здоровыми мальчишками, они владели базовыми навыкам выживания и были неутолимо любознательны. Едва научившись ходить и бегать, эти двое часами где-то пропадали и возвращались домой перепачканные грязью, принося охапки съедобных кореньев и убитой дичи. Но для меня жизнь вдалеке от джунглей, среди людей, обернулась странными, разительными переменами. Я ощущала слабость. Моя кожа, некогда налитая и свежая, высохла и покрылась морщинами. Моя молодость и красота увяли; за какие-то десять лет я превратилась в старуху.

Мое тело постарело – чего нельзя было сказать о духе. Я знала, что мой дух прожил тысячи и тысячи лет. Мой древний дух пережил многое и многих, и он не ослабевал и не дряхлел, как многие мои физические тела.

Оказалось, что в обоих моих сыновьях помимо жажды знаний обитал и талант к рыбалке. Они любили играть у храма неподалеку, где проводили целые дни, помогая монахам, слушая и запоминая их проповеди. Монахи же, полюбив их, научили обоих читать и писать. При храме была маленькая школа, и настоятель записал туда моих сыновей, не взяв с меня за обучение ни бата. Каждый день они возвращались домой с коробкой, полной еды, которую им давал добрый настоятель, и рассказывали мне обо всем, что узнали за день в школе. Я гордилась их смекалистостью и любознательностью, и тем, что они помогали мне добывать пропитание.

Однажды, после многих лет жизни близ того поля в тени деревьев, к нашей хижине подошел мужчина. «Только бы не эти чертовы чиновники!» – подумала я тогда. Он сказал, что нам нужно уехать. Я возразила, сказав, что наша хижина выстроена на ничейной земле, которая является частью джунглей, а значит, никому не принадлежит. Но он назвался владельцем этой земли и сказал, что она вовсе не часть джунглей; более того, мы живем на территории его сада, где он выращивает различные фрукты и овощи. Ему было известно обо мне, продолжал он, но он не думал, что я останусь здесь так надолго. Мы жили, питаясь его урожаем, оставляя ему куда меньше, чем он рассчитывал получать с этой земли. Его это вовсе не радовало, и он хотел, чтобы мы отсюда уехали. Я спросила у него, куда нам уехать. Куда бы мы ни отправились, вся земля уже находилась в чьей-то собственности. А он сказал, что не знает и ему известно только, что он – законный собственник этой земли.