Уборной для учеников при школе не было. Для удовлетворения естественных надобностей ученики бегали за дровяной сарай. Дико и негигиенично, как теперь кажется, но тогда мы этого не замечали.

Школьные годы смутно восстают в памяти, но отдельные эпизоды сохранились. Учительница, Мария Андреевна была крикливая, худущая. Но был у неё ученик, мой одноклассник, Илюха Чибисов, который пользовался особым её расположением. Он жил у дедушки, которого все деревенские, малые и старые звали «Пашка». Пожалуй, у Чибисовых была самая худшая изба-завалюха, были они бедняки. Мать его работала в Серпухове на одной из фабрик, домой ездила редко. Я имел несчастье сидеть с ним за одной партой, от него всегда пахло «псиной», т.к. он редко мылся. Нередко Илюха выкидывал и такие номера: соберёт все свои немногочисленные книжки в матерчатую сумку, перекинет её через плечо, встанет из-за парты и направится к выходу. М.А. прервёт урок и бежит вдогонку за Илюхой, приговаривая: «Илюша, почему уходишь? Останься!». А Илюха и ухом не ведёт. Выйдет из школы, встанет перед окном и у учеников на глазах достаёт книжку за книжкой из сумки и пускает их по ветру, приговаривая: «Вот тебе, вот тебе!». И, таким образом перекидав все книжки, с пустой сумкой Илюха отправляется домой. М.А., наблюдавшая эту картину из окна школы, посылала нас подобрать книжки. И мы приносили их (в растрёпанном виде). На другой день М.А. пожурит Илюху и выдаст ему новые книжки, а с него «как с гуся вода».

В центре нашей деревни на просёлочной дороге был трактир, хозяином которого был наш деревенский мужик по прозвищу «Ходулин». Наверное, это прозвище он получил за свой высокий рост и длинные ноги. В трактире вечерами собирались деревенские мужики и коротали осенние и зимние вечера в жарких спорах за «парой» чая, в табачном дыму, в помещении, плохо освещённом семилинейной керосиновой лампой. «Жаркие споры нередко кончались мордобитием.

Мой дедушка был завсегдатай трактира. Бывало, уберётся со скотиной к 4 часам зимнего дня и направится в трактир. Приходил домой из трактира часов в 7 или 8, после его прихода ужинали.

Бабушка, бывало, спросит дедушку: «Ну что там, Фёдор?» (в 1914 году шла война с немцами; трактирщик Ходулин выписывал газету «Русское слово»). Дедушка обычно на это отвечал коротко: «Пишут, читают». Иногда же расскажет некоторые подробности о военных действиях, о подвигах казака Кузьмы Крючкова, о победах над немцами, благодаря мудрости нашего главнокомандующего (Николая Николаевича Романова, дяди царя Николая 2) и о других событиях.

Ужинали в кухне, жарко натопленной железной печуркой, с подвешенными к потолку железными трубами («коленами»). Печурку топили хворостом. Кухня слабо освещалась семилинейной керосиновой лампой, висевшей на железном крючке высоко под потолком. После ужина ложились спать – бабушка в кухне на печке («кошачьи горы»), дедушка – на кровати в кухне. Мы ложились спать в горнице, отделённой от кухни капитальной стеной с филёнчатой дверью.

Горница внутри была перегорожена тесовой перегородкой, немного не доходящей до потолка. Образовался зал, боковая комната и прихожая. Отапливалась горница голландской изразцовой печью, стоявшей почти посередине горницы, с тремя медными отдушинами. В горнице тесовые перегородки были оклеены обоями, стены же были голые.

В зале, как и обычно, в то время, в «переднем» углу висели иконы и лампадка. Лампадка, наполненная гарным маслом, зажигалась перед праздниками и в праздники. Под потолком на середине зала была спущена на железном крючке керосиновая десятилинейная лампа «молния», которая зажигалась редко, в особо торжественных случаях. Лампа излучала яркий мягкий свет.