Как мы понимали что-либо, теперь не могу себе представить. Направо из коридора была квартира учителей, состоящая из двух комнат и кухни с русской печкой. У Розовых было пятеро детей – Анатолий, Николай, Ольга, Леонид и Вера. Анатолий и Николай учились в университете в Москве. Анатолий, видимо, не закончил образования и жил с родителями в деревне. У него было много странностей, нам говорили, что он «зачитался». Ольга и Леонид также учились в Москве, Ольга – в гимназии, а Леонид (мой ровесник) – в кадетском корпусе. На каникулы к родителям всегда приезжал в военной форме. Вера училась в нашей школе (она самая младшая из детей). Видимо, нелегко было сводить концы с концами Розовым, жалованье земских учителей было невелико.

По нашей деревне протекала речушка, которая летом почти пересыхала, а весной в половодье бурно несла свои воды от тающих на полях и в лесах снегов. Видимо, поэтому она и получила название Безуменка. Прежде, чем влиться в р. Лопасню, она пополнялась ручьём, вытекавшим из ключевого колодца у дер. Пешково (название ручья забыл), затем, пробежав «большой» лощину-луг, принимала в себя другой ключевой ручей «Жилино». Дальше Безуменка до конца своего пути протекала по лесу, который назывался «Осинки» (речка очень извилистая).

Через нашу деревню пролегала дорога со станции «Шарапова Охота» М.-К. ж.д. в направлении «Семёновской отрады» (имение гр. Орлова). От деревни Еськино шла развилка дороги между деревнями Пронино и Легчищево, мимо нашей церкви и кладбища в направлении мужского монастыря «Давыдова Пустынь» (основан в 1515г.). Дорога от ст. «Шарапова Охота» примерно на расстоянии 3—4 км была покрыта булыжниками (до дачи Кобякова), а дальше был просёлок. Видимо, и у графа Орлова, и у монастыря «не хватило пороха». От ст. «Шарапова Охота» до «Семёновской отрады» через нашу деревню проходила телеграфная линия с одной ниткой провода на столбах. «Стаканчики» на телеграфных столбах для нас, деревенских мальчишек, частенько служили «невинной» игрой. Набирали камни и кидали в «стаканчики», хотя с опаской. Считалось геройством, когда попадёшь в «стаканчик», а ещё лучше, когда его разобьёшь. В ветреную погоду, когда в столбах от проводов появлялся шум, прикладывали ухо к столбу и слушали человеческие голоса и говорили окружающим: «Разговаривают, только неразборчиво».

Мой дедушка был большого роста, широк в плечах, с окладистой рыжевато-седой бородой. Голова лысая, уцелевшие волосы были пострижены в «кружок», глаза серо-голубые, нос с небольшой горбинкой, лицо обветренно-румяное. Его недюжинная сила с мощной осанкой и крепкими руками с широкими натруженными ладонями превращала крестьянский нелёгкий труд (пахота, косьба, молотьба цепами и т.д.) в гимн труду в родстве с родной природой.

Я, как помню с малолетства, у нас в доме даже и на праздники не было спиртного, но дедушка, когда приезжал в Серпухов к зятю В. Н. Юрасову, всегда распивал с ним рябиновую. Отец мой был трезвенник, не пил даже пива. Ненавидел пьяниц. У дедушки был хороший голос, он пел в церковном хоре, но попа, Михаила Померанцева, не любил за его хамство. На его глазах происходил «делёж» церковной выручки, из которой поп львиную долю брал себе, из остальной части 2/3 шли дьякону и 1/3 —дьячку. Иногда дедушка, рассердившись, не ходил в церковь месяцами. Когда поп ходил по домам с иконами (на Пасху и в др. праздники), то говорил дедушке: «Почему – то Фёдор Федотович не ходит петь в церковь?» (дедушка пел тенором). Дедушка находил ответ (ложный) и обещал приходить в церковь.

У меня сохранилась фотокарточка дедушки. Он сфотографировался (незадолго до своей смерти) со своим зятем В. И. Чебирёвым. Нелёгок был крестьянский труд, выполнявшийся примитивными, малопроизводительными орудиями, такими, как соха, борона, коса, серп, цеп. Но тем ценнее, слаще были продукты труда – рожь, овёс, картофель, овощи, яблоки и многое другое. Подобно моему дедушке в нашей деревне было много крестьян-мужиков.