Юный рында был бледен. Поджав губы, он смотрел прямо перед собой, стараясь не замечать окровавленные тела, валявшиеся вокруг без счёта. В руках мальчик нёс тёплый плащ, оставленный ему княжичем перед битвой.

Владимир, заметив его побелевшее лицо, усмехнулся.

– Хорошо, Илья. Как здесь закончат, собери войско в лагере. Хочу произнести речь, – распорядился он и, спрятав меч в ножны, двинулся навстречу оруженосцу, устало глядя на свинцовое небо, нависшее над замёрзшим, припорошенным снегом полем.

***

– Поспешай! Становись!

Ветер тугими струями хлестал по лицам воинов, медленно, под хриплые крики сотников плетущихся в строй.

Многие выражали недовольство. Обычно после битвы дружине давали отдохнуть. Олег, в отличие от нового главы воинства, никогда не нарушал этой традиции.

Княжич, окружённый помощниками, хмуро наблюдал за неспешным сбором ратников.

– Они не особо торопятся, Илья, – процедил он.

Тот нервно взглянул на Никиту, второго из трёх тысячников в войске – худощавого, жилистого мужчину в лёгком кожаном доспехе.

Никита, хоть и был лишь немногим старше Ильи, уже имел большие округлые залысины. Его волосы, цвета потускневшей бронзы, коротко подстриженные, на висках плавно переходили в редкую бороду. Лицо тысячника всегда выражало суровую сосредоточенность, а высокий, покатый лоб пересекали глубокие морщины, словно следы от когтей неведомого зверя. Он внимательно следил за дружинниками, напоминая коршуна, высматривающего добычу. Тёмные вразлёт брови над глубоко посаженными голубыми глазами и длинный, острый нос ещё больше усиливали это сходство.

Поймав взгляд Ильи, он потупил глаза и коротко покачал головой.

– Что, хотите мне что-то сказать? – заметив выражение лиц приближённых, спросил Владимир.

– Нет, – тут же отозвался Илья. – Дружина просто устала, вот и плетутся еле-еле.

– Да, – глухо подтвердил Никита. – Так и есть.

Княжич промолчал.

Он знал, что военачальникам есть что сообщить, но они предпочли хранить молчание. Войско до сих пор не вполне привыкло к нему. Его брат, Олег, был слишком уважаем ратниками, чтобы они так быстро приняли нового командующего.

"Будь это приказ Олега, они бы босиком по снегу бежали, что есть мочи", – хмуро подумал он, наблюдая, как неровный строй постепенно заполняется людьми.

– Ладно, пленных допросили?

Он перевёл взгляд на троих разбойников, стоявших неподалёку, в двух десятках шагов от него. Худые, сгорбленные фигуры, облачённые в черно-коричневые лохмотья, напоминали остовы деревьев, опалённых лесным пожаром и безжизненно торчащих из земли. Они молчали, окружённые стражей, со связанными за спиной руками, опустив глаза и не шевелясь, словно заледенев на пронизывающем ветру.

Княжич невольно нахмурился.

При виде этих жалких, истощённых людей – вчерашних крестьян, – он не мог понять, как они отважились на грабёж и убийство таких же, как они сами: рыбаков, охотников, земледельцев.

– Допросили, – негромко ответил Никита. – Ничего нового. Вёл их какой-то Ерась. Перед битвой свои же и зарезали его. Напились и принялись делить добычу. Мишки-разбойника с ними не было. По их словам, это последняя крупная банда по эту сторону Зыти. Остальные отправились в Ротинец на зимовку.

Владимир коротко кивнул.

Действительно, ничего нового. В его дружине именно Никита отвечал за сбор сведений о противнике. Пленных тоже обычно допрашивал он. Княжич знал, что методы тысячника были действенными, а потому не сомневался в сказанном им.

Как источник знаний, пойманные разбойники были бесполезны. Однако Владимир собирался извлечь из них иную, не менее важную пользу.