Болезнь настолько изуродовала князя, что глиняная посмертная маска, покрывавшая его лицо, выглядела не как дань традиции, а как попытка скрыть страшные следы разложения.

Брезгливо морщась, Тимофей обошёл неподвижное тело, внимательно его разглядывая. В некоторых местах саван потемнел, пропитавшись влагой, сочившейся из гниющей плоти.

"Как слуги вообще смогли его завернуть? Наверное, после такой работы ещё с неделю кусок не полезет в горло," – отметил он про себя, крепче прижимая платок к носу.

На ложе, под правой рукой покойного, лежал меч – символ военной мощи государя. Лезвие холодно поблёскивало в лучах полуденного солнца, струящихся сквозь высокие узкие окна.

Тимофей Игоревич усмехнулся.

Ничто не было так чуждо Поскользнувшемуся князю, как оружие. Но ритуал требовал, чтобы он отправился в последний путь с клинком. Ведь кто знает, с чем ему предстоит встретиться после того, как он предстанет перед Зарогом?

Посадник поднял взгляд, оторвав его от покрытого пятнами савана.

В глубине палаты, у дальней стены, довлея над окружающими предметами, располагался Речной престол.

Не сводя с него глаз, Тимофей прислонил тяжёлую трость к смертному ложу. В полной тишине он мягко, будто крадучись, подошел к каменной громадине.

Величественный, гораздо выше человеческого роста, престол был массивен и широк. Высеченный из цельной скалы, он казался нерушимым. Грубые, остро очерченные грани подлокотников, прямого, лишённого даже намёка на изящество сиденья и высокой спинки были призваны подчёркивать могучую силу того, кто восседал здесь.

Речной престол выглядел чем-то нерукотворным, созданным самой природой. Таким же естественным и вечным, как Радоградский остров или сама Радонь.

Сколько князей принимали этот трон за свою собственность? Где все они теперь? Их посмертные маски украшают стены Скорбной палаты.

Последний из этих самоуверенных правителей прямо сейчас лежит в нескольких десятках шагов отсюда – мёртвый и разлагающийся. А величественный каменный престол, обладанием которого все они так упивались, остался таким же, каким был сотни лет назад. Стоит и, словно насмехаясь, приглашает нового властителя занять его, чтобы затем так же бесстрастно проводить в последний путь. Сколько еще властолюбивых государей воссядут на него? Тех, кто считает, что управляет чем-то? Речной престол проводит их всех.

Тени и свет играли на его шершавой поверхности, придавая трону колдовской вид. Тимофей, не отводя взгляда, медленно обошёл его, остановившись у обратной стороны. Что-то привлекло его внимание. Прищурившись, посадник вслух прочитал вырезанную в камне надпись:

– Ире мириннериме амессиме.

В тишине зала собственный голос показался ему чужим. Слова, высеченные у самого основания, были на норде – старинном языке предков, на котором говорили за Штормовым проливом. Норд давно исчез из обихода, и в Радонии его не использовали. Даже высокородные бояре, ведущие свой род от северных ярлов, знали его лишь поверхностно.

Тимофей Игоревич тоже изучал северное наречие в детстве. Отец настаивал на этом. Забытый язык был нужен не для общения – говорить на нём было не с кем. Он служил доказательством древности и исключительности их рода.

– «И, погибая, победим», – брезгливо поджав губы, перевёл он надпись.

Тимофей знал из уроков истории, что эти слова повелел высечь Великий князь Борис около полутора сотен лет назад. Он прославился своими странностями и, хотя в хроники вошёл с прозвищем Вещий, многие считали его скорее юродивым.

Борис мнил себя сновидцем, но его грёзы нередко оказывались дурными советниками.