Скрепя сердце пришлось плестись. «Ладно, перетерплю несколько позорных минут. Все равно же прогонят», – и успокоился. Лишь бы «казнь» совершилась как можно скорей.

Выйдя на Набережную улицу, тетя Нюра вдруг остановилась и грузно повернулась к понурому спутнику.

– Сынок, дай слово, что будешь работать хорошо – на совесть. Ну?

– Честное слово!

…На Набережной, 28, народу набилось гораздо больше вчерашнего. Если вчера табачный дым ходил облачком, сегодня стоял коромыслом. Вчера больше помалкивали (смурное настроение разрядило появление Максима), нынче каждый говорил что-нибудь, хоть бы и не рассчитывая быть услышанным, – гвалт несусветный.

В первое мгновение сама тетя Нюра, похоже, не то чтобы растерялась, но слегка смутилась. Тут же решительно передвинула пестрый платок к затылку, глубоко вздохнула и, как бульдозер, не церемонясь, растолкала-разбросала ближнюю кучку людей, направилась к столику.

– Здравствуйте, Никодим Егорович!

– Доброе утро, Анна Петровна! – Журба погладил лысину. Такая уж у него была привычка. Даже когда разговаривал с женщиной.

– Что за кавардак у вас такой? Устроили чемпионат: кто кого переорет, да?

Вчерашний кавказец играючи сдернул с табуретки кого-то в замызганной телогрейке, легко, как пушинку, перенес табуретку по воздуху:

– Пожалуйста, тетя Нюра!

– Спасибо, Гурамушка!

– Нам вот-вот надо подавать на участок. А тут что ни день, прорех все прибавляется. Вот и судим-рядим, спорим, кричим… – то ли объясняя, то ли жалуясь, то ли прося какого-нибудь совета, выговорился Журба и забуксовал.

– А я к вам привела нового работника, – обернулась тетя Нюра к двери, отыскивая в сизом тумане своего протеже. Он за это время, казалось, уменьшился в росте, еще больше похудел, глядел и вовсе затравленно. Ни дать ни взять – волчонок. – Поди-ка сюда поближе. Ну, давай…

Готовый провалиться сквозь землю, Максим сделал шаг вперед, выпутываясь из тумана.

– Вот он!

– Тю-ю-у! – присвистнув, подскочил на полу Картуз-набекрень. – Я еще вчера говорил: он из детсада. Вчера был один, сегодня явился с няней! – Приплясывая на карачках, снизу вверх поглядывал на лицо «работника». – А где твоя соска? Неужели обронил?

Тетя Нюра – в одну секунду в ней проснулась дикая кошка! – взлетела на ноги и молниеносно сдернула с кудлатой головы покусившегося на ее дитя картуз. Кое-кто не удивился бы, – появись у нее острые когти и завопи она пронзительным страшным голосом.

Обидчик плюхнулся на пол.

Возможно, это поубавило пылу-жару, клокотавшего в необъятной от любви и нежности груди, инцидент разрешился словом:

– Ха, Тетеря, на этот раз ты примазался тут? – Грузно поворотилась, снова превратившись в глыбоподобную хозяйку «Го… с… н… цы». – Никодим Егорович, и на ружейный выстрел не подпускайте этого человечишку к себе!

– Он дал зарок, – объяснил Журба. – Тетерин, повтори тете Нюре свои слова.

– Я дал зарок, – покорно, но и не без тайной гордыни подтвердил «человечишко»; после чего как по писаному отбил клятву – Ни единой капельки больше! Абсолютно и бесповоротно! – низко склонил голову, точно подставил крепкую напряженную шею. Однако в полной уверенности, что меч не поднимется и тем более не опустится.

– Какой у него зарок? Слово такого алконавта подобно пене в горшке: сейчас – была, через миг – нету! – Отброшенный брезгливой рукой картуз полетел куда-то в угол. – Иди, иди прочь! Он тут еще балагурит, клоуна из себя корчит!..

– Потише, тетя Нюра, потише… – Названный алконавтом и клоуном заговорил было с оскорбленным гонором и как будто с вызовом – Осенью вот меня увидишь!.. – Но, прерванный резким взмахом руки тети Нюры, снова готовой обратиться в нечто, что было бы пострашнее дикой кошки, от греха подальше юркнул в гущу старателей, многие из коих блудливо опустили или егозили глазами. Почти каждый имел шанс попасть на ядовитый язык праведницы. «У-у, Тетеря, лучше бы и не вылезал при этой…» – без особой злобы подумал кто-то из них и притворился невидимкой, затаив дыхание.