Глаза Рафа полезли из орбит. Потом вернулись на место и стыдливо прикрылись веками.

– Да, баба Оля. Это я. Со мной приятель.

– Приятель? Хорошо.

– Я сейчас ужин приготовлю.

– Помогу, – буркнул пристыженный «приятель».

– Давай.

Он не спросил ни про гантели, ни про эспандер. Если бы спросил, объяснила бы, что слабой девчонке, живущей с наполовину (от пояса и ниже) парализованной бабушкой довольно тяжело поднимать пусть маленькое и худое, но все же взрослое тело – пересадить в кресло, отнести в баню, обратно, переворачивать для массажа – да, его тоже делала я. Поэтому приходилось регулярно заниматься полутора-двухчасовой гимнастикой – без отлыниваний, без скидок на недомогание; недомогать мне категорически нельзя ни при каких условиях.

В общем, ужин мы приготовили почти в полной тишине, не считая моего краткого рассказа об успешной сдаче экзамена и угуканья Рафа в нужных местах.

– Печку затоплю, – сказала я, когда покормила бабу Олю и поела сама. Раф, видимо, переел в гостях у Лальки и от жареной картошки с котлетами отказался.

Печь я топила утром, и за день жар успело выдуть. В спальне бабы Оли стоял небольшой масляный обогреватель, но всю избу он не согревал.

Дрова занялись и начали разгораться, и я было собиралась намекнуть Рафу, мол, пора и честь знать, без обиняков заявив – а не пойти ли тебе в общагу или к приятелю – как вдруг случилось такое, от чего я разинула рот, испугавшись намного позже.

Прямо посередине лба Рафа показалось темное пятнышко, стало расти, расти, пока наружу не выбралась… точно такая же черная птица, от которых мы избавили парня декаду назад. Я снова не успела поставить защиту, но этого и не потребовалось – пернатая тварь метнулась к печи, нырнула в трубу и, шумно хлопая крыльями, вылетела наружу.

– Ты видела?

Я отмерла, когда услышала радостно-удивленный вопрос Рафа:

– И часто к вам летучие мыши залетают?

– Что? – не поняла я.

– Да вот же, только что. Летучая мышь. Я не понял, откуда она взялась. Пролетела низенько над полом и в трубу вылетела.

Вот как. Летучая мышь. Я озадаченно смотрела на идиотски улыбавшегося парня. Ну, пусть будет мышь.

Надо обязательно, обязательно разузнать все про эту странную порчу. Пристать к Желенскому, найти книги с описанием. Я готова была поклясться – десять дней назад в голове Рафа не осталось ни одной птички. И вот снова…

Назавтра я отыскала-таки Пашку. Прижатая к стене, она возмутилась:

– Ты что же, хочешь сказать, что снадобье не подействовало?

– Ну… не то, чтобы не подействовало совсем…

– И как? – подмигнула Пашка с глумливой улыбочкой. – Долго он бегал?

– До сих пор бегает, – вздохнула я.

– До сих пор?!

Глаза у Пашки округлились.

– Не может быть, – прошептала она. – Птица, ты не врешь? Он до сих пор бегает?

– Ну да, – я не понимала, чего она так всполошилась. – Как прилип сразу после опорожнения бутылочки, так за мной и бегает.

– Ой, – пискнула Пашка. – Там что же, не слабительное было?

Я возмутилась:

– Паша! Какое еще слабительное? Ты чего мне подсунула, а?

– Ну так… Слабительное и подсунула. Оно, видишь ли, такое мощное, всю грязь из организма, как веником выметает… Ой… Я, наверное, перепутала… Ой…

Она совсем сбледнула с лица. Проговорила «А что же я Марь Петровне отдала?» и унеслась со скоростью ветра.

Боюсь, Марь Петровна получила-таки слабительное вместо приворотного. Потому что следующие два месяца Пашка ходила тише воды, ниже травы, никому бутылочки «на пробу» не подсовывала и из-под полы на базаре не торговала. А отворотное зелье я у нее все-таки выцарапала. Но до сих пор не могу придумать, как споить его Рафу. Пашка говорит, гадость ужасная. Но мне кажется, она специально туда отвар полыни налила. Из вредности.