Сейчас никакой яркой пульсации я не обнаружила. Разве только… тяжесть в желудке, да. Плотный завтрак? Тарелочка пельменей? Полпачечки, я бы сказала. Ну, где-то так.

Оставив пельмени перевариваться, я начала с ног. Застарелая мозоль на пятке. Если не убрать, натрет обязательно и получит уже кровяную. Я поставила на мозоли маячок и пошла выше.

Не удержалась, пощекотала под коленкой. Этому фокусу нас с Поэтом научила Мышь – прочитала в какой-то книжке по работе с биополем. Ничего сложного: надо представить ауру от лодыжки до ягодиц в виде натянутых струн и легонько – повторяю: легонько, иначе ничего не выйдет – пощипать продолжением указательного пальца. Эффект потрясающий.

Лалька дернулась, но не издала ни звука. Лишь глаза чуть сузила. Желенский скривил губы в усмешке. То, что он видел все мои манипуляции, я ничуть не сомневалась. Но я вовсе не играла на публику, как может подумать простой обыватель. Нет!

Я издевалась над Лалькой.

Кандид вскоре заерзал. Время шло, а я все никак не могла определиться с диагнозом. Пельмени в желудке. Они никак не давали мне покоя.

Потому что не переваривались.

Но… такого быть не может!

Ощупав Лальку с ног до головы и обратно, я снова вернулась к пельменям.

Да нет, не пельмени это вовсе. Неестественная какая-то тяжесть.

И… что это может быть? Язва? Нет, язва – это сама Лалька. Хотя… как говорит Алиса Петровна, какой человек, такая и болезнь.

Тут надо было бы остановиться и перейти ко второй части марлезонского балета – описанию болезни и назначениям. Но меня опять понесло.

Язву, насколько я знала, хорошо закрывать желтым светом манипуры. Достаточно просто окрасить биотоки целителя в цыплячий цвет и затопить им желудок, захватывая двенадцатиперстную кишку, и на некоторое время уйдет даже самый застарелый гастрит. Но лишь на некоторое. Потому что мы же помним – какой человек, такая и… Правильно. Корни болезни надо искать в другом месте. Чаще всего в голове.

Манипурой я управлять в принципе умела. К тому же после позорного поражения от черных птиц долго тренировалась сооружать энергетические чакровые заряды. Пока никто не успел опомниться, мгновенно сляпала маленькое яркое солнышко и пульнула прямо в Лалькин желудок.

Лалька дрогнула. Вытаращила глаза. Прижала руку к солнечному сплетению. Издала то ли стон, то ли мычание.

Я непонимающе посмотрела на Желенского. Потом на Кандида. И вообще перестала соображать, что происходит. Кандид закрыл рот ладонью и трясся в беззвучном смехе. ЭмЭмЖо низко опустил голову, плечи его мелко подрагивали.

Это мне сильно не понравилось. Произошла какая-то подстава, но какая – я понять не могла.

Лалька разинула рот и вытянула из него… веревку. Длинную и мокрую. На ее конце болтался небольшой металлический кружочек.

– Ты чего сделала, Голубева? – заорала Евлалия, внезапно обретя голос. – Ты чего должна была сделать, а? А чего сделала?

Я пятилась от наступающей Лальки, соображая – то ли она тронулась от радости, то ли рехнулась из-за внезапного и счастливого избавления от язвы.

– Все, Архипова, – Мирон поднял голову и хлопнул ладонью по столу. – Остановись. Ты была инициатором, а инициатива, как известно, наказуема. Теперь ты, Голубева. Вместо того, чтобы определить заболевание и поставить точный диагноз, ты с наскока принялась лечить. Это недопустимо…

Завал, решила я. Завал и прощай стипендия. А вместе с ней и учеба.

– Недопустимо в данном случае, – продолжил ЭмЭмЖо после некоторой паузы. – Бывают ситуации, когда промедление не только смерти подобно, но и может приблизить конец… Но сначала вы должны научиться ставить диагноз! Что ты нашла у пациентки?