Фигура шагнула, и мы опознали Желенского. Как всегда, красивого, аккуратного и неприступного.
– Бездари, – не поздоровавшись, бросил он нам, презрительно искривив губы. – Вы куда полезли?
Мы так и стояли в голубой сфере, робко оправдываясь, мол, вот, пришли помочь товарищу, а тут такое…
Желенский протянул руку над мертвым птичьим воинством и произнес еще несколько жутковато звучащих слов. Казалось, эти слова ввинчиваются в мозг, проникают в каждую клеточку и резонируют с телом.
Разинув рот, я наблюдала, как черные тушки поднимаются в воздух и образуют плотный ком, который, вращаясь, ужимается все больше и больше, уменьшается до размеров теннисного мячика и исчезает в ладони Желенского.
– Мирон Мефодьевич, а что это было? – пискнула Мышь, когда препод повернулся, чтобы уйти.
– Воздействие, – сухо бросил Желенский. – Ментальные птицы – это чаще всего целенаправленное воздействие, появляющееся в результате не случайно брошенного проклятия, но специально проведенного обряда.
– И… кто его провел? – поинтересовался Поэт.
– Откуда же я знаю? – раздраженно ответил Мирон Мефодьевич. – Думаете, эти пакостники оставляют свои визитки – вот он я, берите меня тепленьким? А вы что, так и будете теперь в защитной сфере ходить?
Он посмотрел на нас чуть презрительно и вышел.
Поэт снял сферу. Воцарилась тишина. В которой раздался незнакомый голос:
– Вы кто?
– Очнулся, – облегченно сказала я. – Как голова?
Он потер лоб:
– Так… Нормально. А до этого болела, жуть. Наверное, третья бутылка была лишней.
– Наверное, – кивнула я. – У меня есть отличное средство от похмелья.
И протянула Пашину бутылочку.
– Ты кто? – спросила я парня, когда он расправился с зельем и благодарно воззрился на меня.
– Да я… – замялся он. – Я брал на год академ, дома жил. Семейные обстоятельства, понимаешь…
– А по специальности кто?
Во мне уже зародилась и начала теплиться надежда. Которая меня не обманула.
– Мануалист я. Сейчас вот снова на второй курс придется идти, многое повто…
– Чей? – я старалась подавить нахлынувшее волнение.
– Чей? – удивленно переспросил этот балбес. – Да ничей, пожа…
Он не договорил. Потому что я подошла и крепко его обняла.
– Ты наш, – нежно прошептала я ему на ухо. – Ты только наш. И не вздумай сказать, что ты чей-то еще.
Почувствовала, как его руки сначала неуверенно, потом все более настойчиво обнимают меня и уже принимаются опускаться ниже талии. Решительно отстранила парня. И залепила крепкий щелбан.
– Ты чего? – возмущенно спросил он, потирая лоб. – Сама же первая начала!
– Ты меня неправильно понял, дурашка, – ласково сказала я. – Ты не мой лично, а наш! Наш общий!
– Групповуха?! – в его глазах сверкнуло любопытство, смешанное с азартом.
Поэт тут же разбил все его радужные мечты, сунув под нос кукиш.
– Наш, – пояснил он, – это значит, отныне ты состоишь в нашей целительской группе. И попробуй сказать нет. Обратно всех птиц затолкаем.
– Зачем заталкивать? – спросила Мышь. – У нас своя есть. Одной вполне хватает.
Парень смотрел на нас, как на тронутых. Помолчал, подумал, по нашим взглядам понял, что лучше не спорить, и смирился с неизбежным.
– Имя, брат, имя, – потребовал Поэт.
– Роман Антонович Фокин. Можно просто Раф.
Так в нашей группе появился четвертенький.
– А сколько глаз у нас? Четыре! – подозрительным по стихрованию тоном проговорил Поэт.
– Мы циклопы? – уточнила Мышь.
– Это я про третьи глаза! – встопорщился Поэт. – У нас же их четыре, правда?
– Без базара, – припечатал Раф. И посмотрел на меня влюбленным взглядом.
Мне очень захотелось поймать Пашу и расспросить, какое-такое зелье было в той бутылочке. Есть подозрение, что приворотное.