Фигура шагнула, и мы опознали Желенского. Как всегда, красивого, аккуратного и неприступного.

– Бездари, – не поздоровавшись, бросил он нам, презрительно искривив губы. – Вы куда полезли?

Мы так и стояли в голубой сфере, робко оправдываясь, мол, вот, пришли помочь товарищу, а тут такое…

Желенский протянул руку над мертвым птичьим воинством и произнес еще несколько жутковато звучащих слов. Казалось, эти слова ввинчиваются в мозг, проникают в каждую клеточку и резонируют с телом.

Разинув рот, я наблюдала, как черные тушки поднимаются в воздух и образуют плотный ком, который, вращаясь, ужимается все больше и больше, уменьшается до размеров теннисного мячика и исчезает в ладони Желенского.

– Мирон Мефодьевич, а что это было? – пискнула Мышь, когда препод повернулся, чтобы уйти.

– Воздействие, – сухо бросил Желенский. – Ментальные птицы – это чаще всего целенаправленное воздействие, появляющееся в результате не случайно брошенного проклятия, но специально проведенного обряда.

– И… кто его провел? – поинтересовался Поэт.

– Откуда же я знаю? – раздраженно ответил Мирон Мефодьевич. – Думаете, эти пакостники оставляют свои визитки – вот он я, берите меня тепленьким? А вы что, так и будете теперь в защитной сфере ходить?

Он посмотрел на нас чуть презрительно и вышел.

Поэт снял сферу. Воцарилась тишина. В которой раздался незнакомый голос:

– Вы кто?

– Очнулся, – облегченно сказала я. – Как голова?

Он потер лоб:

– Так… Нормально. А до этого болела, жуть. Наверное, третья бутылка была лишней.

– Наверное, – кивнула я. – У меня есть отличное средство от похмелья.

И протянула Пашину бутылочку.

– Ты кто? – спросила я парня, когда он расправился с зельем и благодарно воззрился на меня.

– Да я… – замялся он. – Я брал на год академ, дома жил. Семейные обстоятельства, понимаешь…

– А по специальности кто?

Во мне уже зародилась и начала теплиться надежда. Которая меня не обманула.

– Мануалист я. Сейчас вот снова на второй курс придется идти, многое повто…

– Чей? – я старалась подавить нахлынувшее волнение.

– Чей? – удивленно переспросил этот балбес. – Да ничей, пожа…

Он не договорил. Потому что я подошла и крепко его обняла.

– Ты наш, – нежно прошептала я ему на ухо. – Ты только наш. И не вздумай сказать, что ты чей-то еще.

Почувствовала, как его руки сначала неуверенно, потом все более настойчиво обнимают меня и уже принимаются опускаться ниже талии. Решительно отстранила парня. И залепила крепкий щелбан.

– Ты чего? – возмущенно спросил он, потирая лоб. – Сама же первая начала!

– Ты меня неправильно понял, дурашка, – ласково сказала я. – Ты не мой лично, а наш! Наш общий!

– Групповуха?! – в его глазах сверкнуло любопытство, смешанное с азартом.

Поэт тут же разбил все его радужные мечты, сунув под нос кукиш.

– Наш, – пояснил он, – это значит, отныне ты состоишь в нашей целительской группе. И попробуй сказать нет. Обратно всех птиц затолкаем.

– Зачем заталкивать? – спросила Мышь. – У нас своя есть. Одной вполне хватает.

Парень смотрел на нас, как на тронутых. Помолчал, подумал, по нашим взглядам понял, что лучше не спорить, и смирился с неизбежным.

– Имя, брат, имя, – потребовал Поэт.

– Роман Антонович Фокин. Можно просто Раф.

Так в нашей группе появился четвертенький.

– А сколько глаз у нас? Четыре! – подозрительным по стихрованию тоном проговорил Поэт.

– Мы циклопы? – уточнила Мышь.

– Это я про третьи глаза! – встопорщился Поэт. – У нас же их четыре, правда?

– Без базара, – припечатал Раф. И посмотрел на меня влюбленным взглядом.

Мне очень захотелось поймать Пашу и расспросить, какое-такое зелье было в той бутылочке. Есть подозрение, что приворотное.