— Дура была, — отрезаю я, наконец выбравшись из его объятий.

Его голодный взгляд заставляет очнуться и закрыть вид на свои прелести, но не успеваю я сделать и шагу, как его рука, будто змея, выстреливает и хватает мою, и снова я на кровати, смотрю в наполненные бешенством глаза.

— Не смей больше делать вид, что не слышишь меня, — требует Скала, — поняла меня?

— Поняла, — отвечаю, но он не спешит меня отпускать. Смотрит, изучает.

Почти физически чувствую его взгляд.

— Кхм, кхм. Я вам не мешаю? — голос Тохи как просвет в конце тоннеля.

— Нет, — кричу я.

— Да, — отвечает вместе со мной Стас. — Мешаешь, — продолжает он, чтобы ни у кого не осталось сомнений.

— Ну, думаю, тебе сейчас придется смириться, так как у меня есть новости, — спокойно продолжает Тоха, подходя к своему чемодану.

— Что за новости? — наконец отвлекается Скала, и мне становится легче дышать, но пока он продолжает меня удерживать.

— Отпусти девушку, и поговорим, — отвечает доктор, — не для ее ушей.

Стоит только тискам его рук разжаться, я как пуля срываюсь с кровати и выбегаю из комнаты.

Не останавливаясь, пробегаю свою спальню, вбегаю в ванную комнату и захлопываю дверь. Прислоняюсь к прохладной поверхности лбом.

Дура! Грудь ноет и болит. Какая же я глупая! Пожалела. Теперь уж точно понятно, что он не отступится. Не знаю, что хотел сообщить Тоха, но он меня спас. Я видела по глазам Скалы, что он не остановится.

Принимаю душ и спускаюсь на кухню.

— Ну и зачем ты к нему пошла? — вопрос как выстрел от двери, где стоит злой доктор.

— Он кричал просто, и я… — опять оправдываюсь.

— Что, так хочешь под него лечь, что не можешь дождаться, когда он на ноги встанет? — орет он в бешенстве. — Он же тебя в порошок сотрет? Думаешь, ты первая такая? Думаешь, особенная? Да таких, как ты, он толпами на улицу выметал.

— Но я… — что сказать, не знаю.

Это для меня новость? Нет.

Я, может, и наивная, но не глупая. Знаю, что такие, как он, замешаны в криминале и что охрана по периметру дома не от воров защищает. Знаю, что вседозволенность им голову сносит и они границ не видят.

Тогда зачем я это сделала?

Я слышала крик ребенка в его голосе, такого же одинокого, как и я, вот и не смогла не отозваться.

Знала ли, чем может закончиться? Знала, ну, по крайней мере, подозревала.

Слезы наполняют глаза, и я не в силах их удержать. Стою и молча плачу.

А что сказать? Что дура? И так понятно.

— Я за тебя переживаю, вот и сорвался, — говорит уже спокойно Тоха и запускает нервно руку в волосы на затылке. — Он тебя просто так не отпустит, но, повторяю, сама к нему не лезь, хорошо?

Я киваю, но он этого уже не видит, так как ушел, не оглядываясь.

Вот и его своей дуростью оттолкнула.

Со дня моего фиаско прошло два дня, за которые дом как будто вымер. Тоха иногда забегал перехватить еду на ходу, он стал меньше на меня злиться, но это не значит, что мне стало от этого легче. Хозяин дома будто испарился, даже ночные крики стихли. Знаю, что он все еще в доме, только потому, что ему относили еду в комнату. Изучила дом вдоль и поперек, от нечего делать схожу с ума, уже и готовка не помогает.

Сегодня решилась сделать бабушкины фирменные пироги, по очень сложному и секретному рецепту. Все приготовила и вспомнила, что, если в тесто добавить вино, они станут еще ароматнее.

Спускаясь в погреб, слышу детский плач. Показалось. Но чем ниже спускаюсь, тем громче он становится. Свет горит немного тускло, но вокруг все прекрасно видно, никакого ребенка нет. В этом доме и погреб как отдельный этаж, одна комната переходит в другую, и я медленно обхожу их все и останавливаюсь перед дверью, за которой слышится глухой плач. Тихо так, будто боится, что его услышат.