И ребята расхохотались, хлопая друг друга по плечам.

Бывшие непримиримые противники, Алик и Митя, сидели на строительной площадке, в центре сумасшедшего города, под плакатом «Лучший ребёнок семилетки», ели хлеб и пили кефир. Они никуда не спешили. Они ни с кем не боролись. Они никого не притесняли. Они ощущали целое, неделимое, могучее и вечное. Что-то без километров, секунд и градусов. Ещё не понимали, но уже чувствовали. То, что смутно ощущали Алик и Рита, держась за руки. То, что никогда не сможет ощутить мама Алика или папа Риты, сколько бы они не ходили под руку. То, что никогда не ощутит Лучший ребёнок семилетки.

Этот приз достался только им. А значит, из своего личного, из самого главного в жизни конкурса они вышли победителями.

Потому что они оба – везунчики.

Было уже чуть позже семи, когда я вошёл в бар. Я немного опаздывал – это нехорошо.

Нехорошо опаздывать на встречу с другом.

Если бы я опаздывал на встречи с ним, когда мы были ещё приятелями, вероятнее всего, он не стал бы моим другом.

В баре было шумно и весело, почти все столики оказались заняты. Тут и там, улыбаясь и подмигивая клиентам, сновали молоденькие официантки на роликах и в коротких юбочках-шотландках. Удивительно, как их теперь научились делать – почти как настоящие. Говорят, будто уже и среди них появились модели, полностью имитирующие женскую анатомию. Их даже можно соблазнять. Проблема только в том, что из оборота до сих пор не изъяли старые версии, у которых нет такой функции, и можно здорово наколоться, клея эдакую ломаку целый вечер без всяких шансов на успех.

На стенах висело несколько огромных экранов – транслировались самые разные музыкальные программы. Авторами большей их части были роботы, я это точно знал. По некоторым гармоническим алгоритмам я даже мог бы распознать пяток наиболее популярных роботов-композиторов. Шлягеры этих ребят были обречены на успех, поскольку при их написании использовались результаты социологических опросов, обновлявшиеся еженедельно. Ко мне вот так же недавно подошёл молодой человек (я сразу определил, что он робот, у меня на это намётанный глаз), и, разумеется с моего предварительного разрешения, с помощью двух клемм, на мгновенье прижатым к моим вискам, считал информацию о том, какая музыка доставила бы мне удовольствие. Заодно он считал информацию и о моих кулинарных пристрастиях, литературных предпочтениях, о том, какого плана фильмы я хотел бы посмотреть в ближайшее время. Теперь производство таких вещей поставлено на поток, настоящие шедевры появляются раз в несколько дней во всех областях культуры и творчества, и бьют, что называется, наверняка. Конечно, человеку очень трудно тягаться с такими просчитанными шаблонами. Я иногда тоже пописываю музыку, хотя уверен, что на сложившемся фоне она никому не понравится.

Кроме того, это очень дорого.

Вадик уже сидел на высоком стуле у барной стойки и потягивал светлое безалкогольное пиво. Его грузную, сутулую фигуру я легко узнаю и сбоку, и со спины. И этот его бессменный наряд: широкие шорты, сандалии на босу ногу, незаправленная футболка тёмно-синего цвета.

Вадик словно почувствовал меня спиной, обернулся. Он помахал мне рукой, хотя совсем не изменился в лице. Признаться, и я был не слишком рад его видеть. Но когда речь идёт о друге, приходится кое-чем жертвовать.

Мы поздоровались. Я подсел рядом, и электронный бармен налил мне такую же кружку светлого безалкогольного напитка.

– За встречу! – мы сдвинули кружки, и отхлебнули по паре глотков.

Некоторое время мы просидели молча. Глаза начали привыкать к полумраку, и теперь между экранов на стенах, я мог видеть совсем маленькие камеры, наблюдавшие за тем, что происходит в баре. Это необходимо для безопасности посетителей. При желании можно было бы поставить камеры размером с игольное ушко, но Федеральная Служба Наблюдений ни от кого не пряталась. Наоборот, то, что объективы были заметны даже при таком освещении, играло положительную роль: никто не смел забыть, что всякое его противоправное действие будет зафиксировано документально.