Ели тоже в тишине. Айвен вяло ковырял омлет. Лулу, сидевшая напротив него, обеими руками обхватила чашку какао, словно пыталась согреться. Кэт рядом с ней жевала оладьи, впрочем, тоже без особого энтузиазма. Лина не присасывалась к своему парню, а спокойно попивала кофе, что тоже было странно. Шрам и Роберт понимали, что острить и шутить будет неуместно, поэтому ели молча. Однако, если Роб наплевательски поглощал свой завтрак, то его друг держался настороженно, будто думал, что кто-нибудь из нас сейчас не выдержит и проткнёт вилкой соседа. Мне же просто кусок в горло не лез. Влив в себя стакан сока, я встала из-за стола и пошла в кабинет химии.

– Что у вас случилось? – тихо спросил Тео, садясь рядом.

Тео не вошёл в круг моих хороших друзей – у него была своя компания, состоящая из двух новеньких мальчиков и девочки, Джейн, которая училась в Каллидиусе достаточно долго, хотя и выглядела лет на двенадцать. Несмотря на это, мы неплохо общались на уроках и в перерывах. Тео рассказал мне, как после смерти матери отец пристроил его в приют, где работал, потому что не хотел возиться с сыном самостоятельно.

Тео был добрым и чувствительным. Он понял бы. Но в тот раз, как бы мне ни нужна была помощь, рассказывать было нельзя.

– А что, так заметно? – грустно усмехнулась я.

– Все заметили, – парень пожал плечами. – Обычно от вашего стола смех стоит на всю столовую, а тут сидите тише воды ниже травы…

Я промолчала. Ну что тут скажешь? «Да ничего особенного, просто мои друзья оказались ворами-домушниками и деньги безвозмездно берут у своих родителей, хотя, на самом деле, я ничего точно не знаю»?

Лекция мистера Фишера показалась скучной впервые за время моей учёбы в Каллидиусе. Одноклассники к концу урока тоже клевали носами.

На перемене я вышла во двор, где все мои друзья сидели порознь. Происходило что-то непонятное. Мы поссорились? Мы втроём не прошли посвящение, и от нас отказались? Мы оказались моралистами и осудили ребят?

Однако самый главный вопрос грыз меня изнутри, и я знала, что сравнение с червём и яблоком – плохое, но оно было единственным, что приходило на ум. Я старалась отвлечься, не думать об этом, но мысль возвращалась снова и снова, будто записанная на диктофон с заевшей кнопкой:

Значило ли их откровение то, что они хотят, чтобы мы украли у своих родителей?

В обед настроение, царившее утром, волшебным образом улетучилось, и все снова были собой. Любимое дело сильно влияет на человека, как ни крути.

Внезапно вспомнилась речь Шрама. «В истории нет плохих и хороших, нет правильного и неправильного». Лулу, Лина, Роб и Шрам шли против закона, но на то был весомый повод. Весомый ли? На что они тратили эти деньги? В подростковом возрасте мотивы кажутся намного важнее, чем они есть на самом деле.

Почему для меня это было большой проблемой? Почему так беспокоило меня? Почему казалось самым важным решением в жизни? Что я вообще решала?

Потому что это было важно.

Потому что я задумалась о жизни в старом приюте, где всё, включая воспитанников, распадалось на части. Да, я встретила там Айвена. Но мы были несчастны. Мы не получали того, что получали наши сверстники, растущие в семьях. Сиротские приюты – не летние лагеря. Они не пропитаны весельем и приключением. В них холодно, даже если на улице жарко, и пахнет безысходностью.

Взрослых детей никто не забирает.

Каков шанс добиться чего-то в жизни, если ты сирота?

Почему для меня это было большой проблемой?

Потому что я действительно задумалась о том, чтобы отомстить родителям.

Украсть.

«Нужно решать для себя», – сказал Шрам. Тогда я решила: «будь, что будет».