Его квартира была очень маленькой, но очень уютной. В ней преобладал синий цвет. Синие стены, синий проигрыватель для виниловых пластинок, синие переплеты книг, торшеры, статуэтки на полках, вены на уставших руках. И лишь диван и мраморный столик рядом были белыми, а пепельница – красной. Мраморный столик был завален книгами, стояли синие свечи, один синий подсвечник с глядящими из него рисунками глаз… И пепельница, наполненная окурками.

Серебрящаяся любовь в сердце уже давно мертва. Она холодна, как труп. Извергающие боль воспоминания, но все же ценные, но все же нужные. Дым стоял в комнате легкими кружевами. Жизнь обретала смысл лишь когда он переставал по-настоящему жить. Жизнь обретала совершенство, лишь когда он был на грани смерти.

Он прошел на свою синюю кухню и налил себе бокал красного вина. Рядом он поставил красную пепельницу. В его рассудке начали всплывать отрывки воспоминаний о его любви. Её черные волосы и черные глаза, её бледная кожа и чудесная фигура, её чувство юмора, её периоды грусти и неучастия. Её жизнь, которую она не позволила ему разделить вместе. Её жестокость, её порок. Он пытался забыться, но в какой-то момент мысли об этой угасшей любви овладели им, словно навязчивая идея, взявшаяся словно ниоткуда. Только что он не думал о ней. Он слишком долго не думал о ней, чтобы вдруг не подумать. Черные волосы. Её руки, её кольцо с янтарем. Её изящные руки, которые ему так хотелось обхватить своими руками и поднести к своим губам. Её губы… Алые, страстные, незаменимые. Но умершие. Она умерла. Марго умерла. Её больше нет, но ему все равно.

Он закурил сигарету и допил бокал вина. В квартире было очень тихо, но ему не хотелось музыки. Он упивался тишиной, которая резала его на части своей пронизывающей остротой. Это последствие музыкального образования, подумал он. Находясь в месте вечной музыки ты так сильно от нее устаешь, так сильно она тебя рассекает, что ты больше не чувствуешь к ней той любви, которую чувствовал раньше. Так ведь и с любовью к человеку. Все мы в какой-то момент устаем и все заканчивается. Мы можем продолжать, но то, что мы чувствовали раньше… Этого больше нет.

Он прошел в комнату и уставился в свое отражение. Отражение… Какое красивое слово, подумал он. Отражать. Отразить можно все, только не каждый умеет. Марго мертва. Но ему все равно. Солнце одолевало комнату, не давало ей наполниться мраком и впасть в полное небытие. Но однажды все равно наступит вечер, и он снова сядет за книгу и будет думать о том, как сильно он ждал эти пятнадцать дней счастья. Он не подумает о том, что осталось уже четырнадцать, потом тринадцать, двенадцать и дни побегут, словно обезумевшие. Им овладеет паника, он подбежит к окну, но не прыгнет вниз, потому что он трус. Вся жизнь развалится, как карточный домик. Дым пронзит его, её вуаль упадет на пол и пол начнет трескаться, словно лед. Кто может знать тебя лучше, чем ты сам? Отождествление бесполезно, однажды все разойдется на море синевато-белых волн, и они разобьются о берег, как и его жизнь, как… моя жизнь.

Я подошел к сюрреалистичной картине, которая висела над диваном, и стал ее разглядывать. Так я стоял двадцать минут и по прошествии этого времени в моих глазах начало рябить. Я чувствовал, как из ниоткуда появляются тени, они ложатся на меня и вторят моим желаниям. Они гладят мое тело, словно шелк, я чувствую насколько мне хорошо. Пятна синих воспоминаний, вены на моих руках начинают болеть. Я тихо напеваю джазовую песенку в попытке не расплакаться, но мой голос начинает дрожать. От любви не убежать, даже если кажется, что все было во сне. Картина начинает двигаться, из нее выходят цвета, она кричит и пытается вырваться наружу целиком. Мои глаза наполняются слезами, и я пытаюсь перестать смотреть на неё, но не могу. Мое лицо краснеет, вены начинают болеть еще сильнее и вдруг из картины исчезает все. Остается лишь синий цвет. Я успокаиваюсь, но вдруг исчезает и он. Возникает зеркало. Это зеркало. Я смотрю в него и вижу отражение. Но не свое, а Марго.