Впереди были каникулы, и они представлялись ему чудесной возможностью для рефлексии, попытки наконец начать жить в гармонии с самим собой и, разумеется, много читать. Пятнадцать дней свободы, шанс обрести себя настоящего и наконец понять зачем всё это нужно, зачем ему нужно жить.

Он сел на диван и раскрыл мемуары Симоны де Бовуар. Как ему было приятно погружаться в текст и уходить вдаль, в чужую жизнь. Злоба и зависть по отношению к другим была ему отнюдь не знакома, но иногда ему очень хотелось стать психически здоровым, знаменитым, или же случалась гиперфиксация на какой-нибудь поражающей личности.

Он читал, читал и в поле его зрения попали слова:

«Пассивность доводила меня до отчаяния. Мне ничего не оставалось, как ждать. Сколько времени? Три года, четыре? Когда тебе восемнадцать, это долго. И если я проведу их в тюрьме, в кабале, по выходе из нее я буду все такой же одинокой, без любви, без энтузиазма, желания жить, без ничего. Если я останусь прежней, во власти той же рутины, той же скуки, я никогда ничего не добьюсь, никогда не создам настоящее произведение. Нигде ни малейшего просвета. Впервые за свою жизнь я искренне думала, что лучше было бы умереть, чем так жить».

Как же эти слова были похожи на то состояние, которое произрастало внутри него. По его телу пробежали мурашки, и он словно очнулся, пробудившись от глубокого сна. Он так отчаянно хотел жить и так отчаянно хотел умереть, если не выберется из того, на что сам себя обрек.

Прикосновения комнаты. Сознание сжималось и расширялось. Кровь приливала к коже. Оттенки иллюзий собственной мудрости потухли.

Был уже рассвет, а он по-прежнему сидел на диване и дочитывал мемуары. Все было также, лишь красная пепельница и дымящаяся в ней сигарета Bohem появилась на мраморном журнальном столике. Он думал о том, что будет дальше и как смириться с тем, что он такой поникший в свои восемнадцать лет. Когда он дочитал книгу и закрыл ее, словно портал, он взял тлеющую сигарету из пепельницы и затянулся. Он лег на спину и выдохнул табачный дым. Уставшие руки, усеянные венами, словно кровоточили.

Недавно он был влюблен, но это словно уже забылось. Сознание переплеталось с телом и возникало чувство потерянной жизни. Когда он думал о том, что дала ему эта любовь, то понимал, что она дала ему многое. Она дала ему возможность чувствовать, возможность тонуть в своих ощущениях, до невероятной боли изнеможениях, но все же что-то в этом было. Но сейчас эта прошедшая любовь воспринималась сном, который растворился под действием будничной жизни.

Он дочитал мемуары и подумал о том, как сильно ему не хочется спать. Он понимал, что его тело все еще напряжено из-за прошедшего неудачного дня, но он говорил себе: «все уже закончилось, ты дома, ты один». И именно поэтому ему не хотелось засыпать. За долгое время, за такое долгое время вечных перипетий с самим собой, он почувствовал, что ему почти хорошо. И все потому что ему не нужно окунаться в атмосферу будней, ему не нужно подвергать себя нападкам общества из-за того, что он недостаточно хорош, из-за того, что он не соответствует. Ему хотелось побыть одному. Он отчетливо чувствовал, что устал проводить свои дни с самого утра и до самого позднего вечера вне своей скорлупы, находится на людях оголенным нервом. Он устал чувствовать себя уязвимым, беззащитным.

Он подошел к окну и его лицо прониклось покоем. Он видел, как город медленно просыпается, как свет проникает в его квартиру медленными шажками, он видел девушку в синем пальто, идущую навстречу судьбе… И в этот момент он понял, насколько сильно ему хочется быть затворником.