Недо-дочь, недо-ученица, недо-казачка Галя Пархоменко вышла за Олега по достижении минимального порога вилки. В двадцать один.

Жениха осмотрели, общупали и обнюхали, от родословной до материальной состоятельности, прежде чем выдали «добро» на замужество. Тем унизительнее была папина выходка после свадебного застолья. Усевшись с родней в черный минивэн, Пархоменко наконец-то выпил и счастливо запел: «Обманули Олежка́ на четыре кулака»; купчишка, подсунувший гниль заезжему простаку.

Став Барской, Галя засыпала в счастье месяца три. Никаких тебе слежек и контроля, живи без оглядки, да вот беда: не умела радоваться. Каждый взгляд знакомых и прохожих напоминал ей о собственном ничтожестве. Если слышался смех, можно не сомневаться: смеются над ней. Если упоминались незнакомые книги – беги, пока не узнали о твоем невежестве. Если восхищались чьей-то красотой – запевай. Пусть хоть за голос похвалят.

Сбагрив дочь, Пархоменко и не думал слагать полномочия верховного. Наоборот, ответственность выросла, теперь за двух. Дети непутевые, место под солнцем не выгрызут, по трупам не пойдут, глаз да глаз… Он привычно накидывал дочери амбициозные схемы: строить карьеру профессора, не разожраться не обабиться. Еще не хватало, чтобы ты стала заурядной Мариванной из Рязани. Олегу – заняться бизнесом, копить деньги на переезд из Подмосковья в столицу нашей родины. Держите себя в тонусе, ребятки. Доложить об исполнении.

Галя выслушивала отцовские планы, изнемогая от бешенства и немоты. Привычное безволие, накрывавшее ее в родительские дни, сгущалось до самоненависти. Удачные аргументы приходили в голову недели через две. Вся ее жизнь была сшита по отцовским лекалам. Даже Бог занял пампушкину сторону.

…Он позвонил хмурым декабрьским вечером и, как всегда это бывало, отрубил:

– Я считаю, вам пора заводить ребенка.

Прошел уже год после Галиного замужества. Год, в который ей было предписано категорически воздержаться от зачатия (неизвестно, как сложится, будешь потом разведенкой-одиночкой). И надо же, именно в тот день, двумя часами ранее Галя узнала, что беременна.

Через несколько лет другой папин звонок вытащил Галю из туалета – ее выворачивало наизнанку. Должно быть, несвежий творог на рынке подсунули…

– Григорий растет царьком и полубогом. Ему нужен брат, – отчеканил в трубку отец.

Нет, я не отравилась, с тоской подумала Галя. Опять наверху утвердили отцовские схемы. Можно не бежать в аптеку за тестом. Можно не гадать, кто родится: мальчик или девочка.

Волны отцовских распоряжений накатывали все чаще и чаще, Галя устала отбрехиваться. Ее можно было достать только критикой детей. По мнению папы, Саша рос дичком и совершенным неадекватом. Галя плевалась аргументами, напирая на собственный педагогический опыт, неговорящего до восьми лет Эйнштейна и… Впрочем, какой прок перечислять? И здесь папа оказался прав.

Ее проблемы измерялись лишениями бойцов и тружеников тыла в Великую Отечественную. Хронический недосып, шесть маминых больниц за год, Гришкины опыты с открыванием окон, диссертация, вечно командировочный Олег – по шкале Пархоменко все это тянуло на двадцать процентов от должной нагрузки.

– Жизнь – не только праздник. Семья – это работа. Ты полотенцем пот со лба не вытираешь. Пусть вдохновят тебя образы великих предков! Цели поставлены, задачи определены! За работу, товарищи, за новые трудовые достижения!

Подуставший отец теперь ограничивался лозунгами.

Приближаясь к дате 11.11., Галя представляла, как разорвет финишную ленточку, и стихнут агитки ее обожаемого палача. Ночами она разыгрывала мизансцену, шлифуя мелочи. Лучше организовать встречу в ресторане: в случае неловких вопросов она набьет рот едой. Голосовая подача имеет колоссальное значение. Новость сообщается небрежно, как бы впроброс: