Когда нагрузка на двигатель достигла полной, то дядя Саша перевел питание электросети на валогенератор, а Серега после этого пошел останавливать обесточенные дизель генераторы.

Когда он вернулся в ЦПУ, то я обратился к нему:

– Ну что, Серега. Оставляю тебя тут в гордом одиночестве. Наблюдай тут за всем. Мы тебя покидаем. В случае пожара меня выносить первым, – пошутил я вдобавок.

А потом обратился к ловеласам:

– Так, дядя Витя и дядя Саша, давайте-ка разбредайтесь по каютам. А то у Инны от ваших побасенок, наверное, уже уши опухли. Серега сам тут будет за всем смотреть.

Потом еще раз я обратился к Сереге:

– Когда все параметры войдут в норму, а это будет часа через полтора, то и ты можешь идти в каюту.

Когда главный двигатель в море работает в режиме полного хода, то на ночь мы все покидаем ЦПУ, и оставляем включенной только сигнализацию, переведенную в каюту вахтенного механика и еще несколько постов в надстройке.

Ночью в ЦПУ никого нет, и только периодически механик, который числится на вахте, раз в четыре часа, спускается в машину для осмотра работающих механизмов. Осмотрев все, он делает отметку в машинном журнале и возвращается к себе в каюту досыпать.

А иногда этого и не надо делать, потому что все отработано, все механизмы в норме, все надежно отремонтировано. Иной раз сутками ничего не надо было трогать.

Но, если механик заметит, что где-то начало подтекать топливо, то он его вытрет, повесит баночку, сделает запись в журнале.

А уже ремонт или капитальную приборку, сделают утром два моториста-филиппинца под руководством фиттера.

Мы с Инночкой вышли на главную палубу. Погода была изумительной. Ночной, теплый ветерок охлаждал тело. Огни Дубая остались уже за кормой. Зарево от его огней освещало полнеба. Темное море, штиль, и только шипение, которое раздавалось от волн, расходящихся от форштевня, нарушало общую идиллию.

Бурун воды от работающего винта за кормой определял наш путь. А так как в воде было очень много планктона, то вся кильватерная струя светилась серебром. Создавалось впечатление, что кто-то снизу, из самой глубины моря как будто кто-то просвечивал толщу воды огромным фонарем.

Для Инночки это было необычно. Она, завороженная красотой этой картины, смотрела, не отрываясь, на уходящую далеко за транец кормы кильватерную струю. Наконец-то оторвавшись от такой красоты, она посмотрела на меня:

– Вот это красотища!

Море было освещено на полнеба, от оставшегося за кормой Дубая и всполохи от его зарева занимали почти весь горизонт. Черное море и светящаяся кильватерная струя, уходящая вдаль, завораживали.

Обнявшись, мы постояли еще с полчаса, подышали прохладным ночным чистым воздухом и поднялись в каюту. Я закрыл светонепроницаемыми шторами лобовые иллюминаторы, и мы стали укладываться спать.

В шесть утра мне позвонил вахтенный механик:

– Все, Владимирович, сейчас будем выводить главный двигатель из режима полного хода.

– Давай, зови дядю Сашу, второго механика и запускайте вспомогательные дизеля, – моментально очнувшись от сна, приказал я Сереге.

– Да мы все уже здесь, – бодро ответил Серега.

Процесс перевода с валогенератора на вспомогательные дизеля очень чувствительный. Тут нужно было делать все опытной рукой.

После запуска вспомогательного дизеля до взятия его в сеть и вывода из сети валогенератора был запас всего лишь на 35—40 секунд. Этот перевод надо было сделать очень умело и четко. Если не угадать, или прозевать время перевода, то был риск обесточивания судна. А это при подходе в порт было очень опасно. Третий механик со вторым механиком это уже делали не один раз самостоятельно. Сейчас они оба были в ЦПУ, и я был спокоен.