Природа настойчиво приковывала внимание. Дети с более чистой и глубокой впечатлительностью придумывали забавы на каждом углу, у каждого дерева. Оттенки вокруг разжигали воображение. Воздух дрожал под солнцем тысячью пылинок, фонтаны шептали мантры, листья шуршали в детском смехе… Я был заворожён. В тот миг я почувствовал себя безликим наблюдателем, зрителем в самом дорогом и редком театре. Вокруг меня разливалась и искрилась жизнь! Дети и природа… Мне показалось, что именно в этот момент я окончательно перевернул самую заурядную и тоскливую страницу жизни.

Доведя группу до стен гимназии, я собрал из кабинета все нужное для подготовки к занятиям и отправился в новое временное жилище. По дороге, в быстрых сумерках осеннего вечера, я уже многое передумал, и потихоньку насмехался над своей сентиментальностью. Мне уже хотелось к себе домой, в привычное старое прошлое, пусть даже и без Влады. Но совесть победила – я уже договорился о съёме.

Дом, где располагалось моё будущее пристанище, находился в историческом центре города и был досоветской постройки. Арки сквозных проходов, подъезды внутри маленького неприметного дворика… Здесь поражала тишина, застывшая в железных песочницах, притаившаяся под низенькими лавочками и еле уловимая среди развешанного на верёвках белья. Казалось, люди здесь вообще не жили – во дворе никто не гулял, в освещённых окнах нельзя было различить ни одного живого образа – застывшая картина сумеречного безмолвия. Поражённый таким покоем, я присел на низенькую лавочку посреди, окружённый многоглазыми подъездами. Мысли зашелестели, вторя листьям, взгляд скользил по стенам, балкончикам, крыше… Неоднократно исправляемый фасад обнажал долгую историю этого места – прошлые эпохи глядели останками лепнины над окнами и под балконами; надежды социализма отрывались толстенными пластами штукатурки по стенам; а все мирские печали и радости простых людей были сложены на тесных балкончиках. Эта картина заставила меня снова ощутить странный холодок отрешённости. Я наблюдал издалека быструю смену эпох, проходя маршрут сквозь время в компании Мефистофеля. Эти мысли вызвали улыбку. Так я и застыл на мгновение – чуждый жизни, и невероятно счастливый этому.

Тяжёлая металлическая дверь подъезда со скрипом отворилась, отвлекая от мыслей. Вышли люди, зашли другие. Мимо меня уже двигалась жизнь, секунду которой я смог созерцать в странной паузе. Я поднялся, посмотрел на ключи – «квартира 45, подъезд 4» – было заботливо указано на бирке. Найдя глазами подъезд, я замер на месте. Прямо у двери стоял тот самый юноша, взгляд которого слишком часто преследовал меня и в памяти, и наяву. Юноша улыбнулся и направился в мою сторону.

Сначала я подумал, что это невозможно заурядный случай – позади меня должен стоять его знакомый! Но юноша уверенно шёл ко мне, не сводя своих синих острых глаз. Его взгляд притягивал даже в густых сумерках, с единственным неверным фонарём старого дворика.

Он подошёл, скорее усмехнулся, чем улыбнулся, и протянул мне руку:

– Симон. Мы часто с вами встречаемся, не так ли?

Голос, чистый, ровный, уверенный просто сразил меня искренностью. Я машинально пожал ему руку в ответ.

– Павел, – тихо сказал я, намного тише, чем ожидал.

– Вы, Павел, кажется, не живёте здесь. Я раньше не видел вас среди соседей.

Я рассеянно кивал и думал, что бы сказать в ответ, но Симон показательно взглянул на мои ключи.

– Как интересно! Будем соседями, Павел. Моя квартира напротив вашей, – с этими словами он пошёл в сторону подъезда. Я последовал за ним.

***

Когда мы вошли, я замер. Старая дореволюционная архитектура внутри удивила своей сохранностью. Интерьер подъезда, лестничных пролётов был лишь слегка тронут эпохой красных надежд. На мраморной плитке пола не хватало, разве что ковров, стены – идеально ровные, чистые, кое-где ещё обрамлённые лепниной и отделённые посреди резным плинтусом. Лестница была несомненно советская, бетонная, но вот кованые поручни и перила в серо-безликой композиции удивили. «Я точно в родном городе?» – пронеслось в голове.