Людвиг, безусловно, жаждал славы, почестей, признания; он опрокидывал предлагаемую судьбой чашу, наполненную до краёв божественным напитком любви. Испачканные грязью порока человеческие мотивы впоследствии зачастую отмываются чистой водой искреннего чувства, и поступок представляется созерцателю божественным караваном, идущим по Великому шёлковому пути добра, который, однако, покоится на пустыне зла.

Можно ли наградить осуждающим взглядом того, кто стал на нескончаемый путь к самому себе?

Людвиг награждал осуждающим взглядом разбросанные по письменному столу бесплодные листы бумаги, напоминавшие les feuilles mortes – осенние листья, которые в буквальном переводе точнее передавали суть творческого упадка композитора – мёртвые листы.

Мелодичное потрескивание костра, съедавшего прелюдии, сонаты и симфонии прошлого, предвосхищало удивительно сложные, объятые вечным пламенем искусства, восставшие из пепла опусы будущего, поджигающие своей красотой и совершенством целые столетия.

Будто варвар, испепеляющий Западную Римскую империю, Людвиг подкармливал костёр старой одеждой, музыкальными инструментами и всеми вещами, составлявшими его быт в Вене.

Языки пламени, пожирая всё на своём пути, представляли своеобразное чистилище, через жар которого прошёл Людвиг, ставший свободным от пыли прошлого творчества, дома, города, любви, дабы стать свободным для созидания новых ценностей.

Разрушать, крушить, ломать, стирать в порошок, уничтожать, предавать забвению – это, несомненно, варварство, но апологией ему служит вырастающая из его недр, бьющая чистейшим ключом энергия божественного созидания.

Варвар есмь первый созидающий, ибо он разрушил.

Тишина. Одиночество. Элиза.

Фортепьяно. Нотный стан. «К Элизе».

Людвиг ван Бетховен.

«Невеста с веером», Марк Шагал

Гвидо д'Aреццо, историк, покрывшийся архивной пылью настолько, что мои немногочисленные друзья при встрече начинают чихать так сильно, будто бы я – эпицентр мировой аллергии. Особых талантов и иных примечательных свойств характера за мной замечено не было, но судьба наградила меня редкой, возможно, исключительной способностью – оказываться в нужном месте и в нужное время. Если бы читатель позволил мне привести пару случаев из моей биографии, дабы на их примере продемонстрировать необычайную удачливость, то я бы рассказал ему упоительные и весьма комичные истории о том, как я сделался историком, попал в архив, не имея особой склонности к напряжённой, кропотливой работе по изучению, классификации, составлению рее…

«Тьфу, какая скука!», – выругается читатель и будет совершенно прав. Поэтому я воздержусь от утомительного нарратива и перейду к делу, позволив себе небольшую вольность: составлю небольшой комментарий к письму, представленному ниже для внимательнейшего ознакомления.

Я бы предостерёг от чтения этого письма людей рациональных и холодных сердцем, прекрасно понимающих, что представляет собой так называемая любовь с научной точки зрения. Также пусть не утруждают себя чтением сего те, для кого любые попытки художественного осмысления этой избитой темы – моветон, нонсенс, вздор etc.

Теперь мой исторический комментарий. Я нашёл чудом сохранившееся письмо середины семнадцатого века, разбирая кирпичную кладку в винном погребке, расположенного неподалёку от центра Лондона. Искусным и весьма оригинальным образом замурованное в стену, это письмо уцелело, пережив опустошительный пожар 1666 года, уничтоживший практически весь город. По-видимому, деревянный Лондон того времени был наделён уникальной чертой: вероятно, единственным зданием, сооружённым из кирпича.