Мысли о странных снах, удаче и поиске истины натолкнули меня на непреодолимое желание вернуться к яме, ещё раз взглянуть в бездну. Я надеялся всё-таки разглядеть там хоть что-нибудь, найти ответ на хотя бы один из миллиардов вопросов этой жизни. Пропасть притягивала меня, я заразился ею, словно хитроумным вирусом. Она была неимоверно далеко, но, в то же время, прямо внутри меня. Ноги сами зашагали в нужную сторону, я не успел даже принять какое-то адекватное решение. В этом проявлялся мой врождённый нездоровый интерес ко всему безысходному. Что было в той яме? В том-то и дело, что сама по себе яма – это отсутствие куска какой-либо поверхности, но никак не присутствие чего-то, тем более чего-то разумного. Единственное глубокое, что в ней было – это она сама. Но такого же смысла в ней быть никак не могло, я понимал это, но всё равно стремительно продвигался вдоль заводов и высоток, смотря в никуда.

Недостачу карманов, по причине наличия сквозных отверстий в рваном бежевом плаще, компенсировал плотный ремень на армейских штанах, за который я крепко держался руками во время передвижения. Возможно, данный жест добавлял какое-то количество уверенности в себе. Навстречу летели различные запахи: земля, трава, свежий воздух, придорожные цветы, горячая выпечка из далёкого окна, густое зеленоватое собачье дерьмо, в которое безжалостно вляпалась босая искалеченная нога… Погода стремилась к аномальному потеплению. Солнце зверски пекло спину, а глаза заливало каплями горького пота. Асфальт тоже прогрелся не на шутку. Вот я и шёл по траве, собирая дары четвероногих друзей человека. Птицы молчали. В прошедшие дни они всё нашёптывали что-то, а теперь словно испарились. Что-то было не так. Нахлынуло нехорошее предчувствие, словно перед бурей, когда начинается шум в голове. Казалось, что вот-вот произойдёт какая-то колоссальная ошибка, причём весьма глупая. Но кто их разберёт, эти предчувствия…

Дальше пошли гаражи: я начал внимательно разглядывать настенную живопись и насчитал около сотни матерных слов, полусотни человеческих половых органов в активном состоянии, четверть сотни признаний в любви неизвестным дамам и с десяток меток местных банд. Помнится, когда-то я видел эти банды очень близко – во время очередной вылазки они не обратили на меня внимания. Символами на стенах они либо обозначают точки сбора и какие-то свои тайники, либо таким методом отчитываются «главным» о выполнении поручений.

Вот и снова я оказался напротив клиники. На секунду мне показалось, что в одном из окон третьего этажа промелькнула какая-то фигура. Искренне надеясь на игру воображения, я незамедлительно ускорил шаг. Действительно, кто там может быть? Бездомные? Бродячие животные? Или ещё кто-нибудь… Но кто же? Я стал вспоминать всё: вопли, доносящиеся из буйного отделения; измазанные кровью стены; прозрачные двери коридоров; катающихся по полу молодых и пожилых мужчин. Причём абсолютно все понимали, что в первый день пребывания они такими не были. Виной тому лекарства – на всех испытывали стандартные наборы нейролептиков, барбитуратов и галлюциногенов. Тех, кто казался самым выносливым, таскали в подвал. Там уже шли в ход более зверские средства, а при неудачном эксперименте – всех свидетелей ждала либо лоботомия, либо электрический стул.

Несчастные случаи?! Ни за что в жизни не поверю, что человек мог собственноручно нацепить петлю и сброситься с лестницы третьего этажа. Всё было подстроено, велась тайная операция – подготовка к новым войнам. Правительство одновременно и препятствовало, и спонсировало. Оно в итоге всё и накрыло. Я помню одного радиотехника. Он преподавал детям в центре развития, а в свободное время собирал аппараты, которые стояли у нас во многих палатах. Они испускали волны. Эти волны вызывали ночные кошмары, сны наяву, галлюцинации, апатию и множество других ужаснейших состояний. Я – один из армии подопытных кроликов – потерял способность быть человеком уже давно. Я ощущаю, как по венам до сих пор гоняет кровь со странными веществами, и не знаю, что с этим делать.