И тут раз, пришла, поздоровалась, парой фраз перебросилась с напарниками моими, а на меня посмотрела так пристально, глаза огромные карие, ресницы длинные, без всех этих макияжей как у девиц в привычке – и ушла.

До мурашек пробрало, а потом раздражение накрыло, злость откуда-то появилась, сдержался, задумался. Наверно, тогда уже эта малышка и поселилась во мне, тонким, звенящим чувством, а с каждым взглядом, только прорастала, уплотнялась внутри меня и перетекала, циркулировала по сосудам, по венам, забралась под самую кожу. Маленькая, хрупкая, бледная, большеглазая, по имени называл её только в себе, с самим собой, когда представлял, думал, вспоминал. Для меня она просто Воробушек, мужики знали кого я так называл, сама крошка услышала, только улыбнулась. А потом начал ждать, почувствовал как начал ждать её – и меня это приводило в бешенство.

У нас появилось общение, такое странное, дикое, только наше. Мне нравилось смотреть на неё, мимолётно, тайно, словно цепляясь за каждый фрагмент целостного образа перед собой и ухватывая что-то важное. Смаковал то время, когда она приходила и просто опускалась на стул напротив, что-то спросит осторожно, а бывает молчит, смотрит, глазами разговаривает – и от понимания всего этого в себе, становилось гадко. Молодой мужик и такой онегинской хренаной страдает, плевался, злился, пробовал брать выходные, придумывал всякие отмазы и причины, чтобы Воробушка меньше видеть, уходил в загул, бухал, глушил бабами – а толку? Чувствую, как желания мои к ней под кожей переливаются, бурлят, закипают, ожогами выступают, да заживают быстро, обновляются. Изматываю себя, в расход пускаю, рву как Тузик грелку, а её во мне только разжигает всё происходящее, растекается, становится всё больше. Заполняет меня Воробушек так жадно, туго, плотно, дышать тяжело. Как мальчишка прыщавый мастурбирую на её фотографию, обесточиваюсь, снова злюсь на себя и начинаю тихо ненавидеть, обвинять. Устал от самого себя, от борьбы всей этой, что за зверь во мне живёт, что за страх?! И понял, а я ведь за неё боюсь, впервые в своей жизни за кого-то переживаю, ломаю себя, мучаю, а в висках желание обладать стучит, украсть у этого мира, отнять, доминировать и брать столько, сколько мне нужно, столько, сколько сам захочу, когда и как захочу, где захочу. Перевожу дух, а шероховатое дыхание упирается покалыванием в грудную клетку, но эта боль для меня сладкая.

На работу в "Бобрятник" выхожу раньше обычного, кислород свежий, утренний, такой девственный и вкусный. Иду пешком, пустые улицы, город только начинает просыпаться. Моя Воробушек сейчас собирается на учёбу, она теперь студентка. Прохожу знакомые аллеи и сбавляю шаг, пропуская вперёд оставившую меня вспешке без внимания тонкую осиную талию, прямую спину, острые плечи и изящные очерченные ножки. Мой Воробушек совсем взрослая в этом небесного цвета платье с пышной юбкой, напоминающей лёгкое воздушное облако. Я рассматриваю её, улыбаюсь и облизываюсь. Воробушек так торопится к знаниям, она любит этот мир, она верит в эту жизнь. Только через пару часов, она узнает из моего сообщения, что я люблю её.

Воробушек приняла мои чувства, ей даже нравилось всё происходящее – и она откровенно говорила об этом. Она всегда, обо всём и везде говорила открыто, рубила правду-матку, порой обнажая то сокровенное и спрятанное, о чём люди привыкли молчать. Катюша смотрела на мир вокруг своим распахнутым взглядом, заявляла открыто о своих симпатиях и желаниях. Катя могла свободно познакомиться с заинтересовавшим её человеком, заговорить с любым – и меня злило это в ней. Мне было мало её, я испытывал голод, который мог заглушить только моей девочкой – и зверел, когда приходилось делить её внимание с кем-то другим. Остальных женщин я перестал хотеть, они были в моей жизни, первое время я даже пытался сломать себя, почувствовав зависимость от Воробушка, только всё было тщетно. Голый секс, просто потрахаться, а перед глазами она, моя Воробушек. Представлял её тело, как прикасается ко мне, голос с мягкостью зовущий меня по имени, эти сучки стали для меня вытеснением той злости, грубости и натянутых ожиданий, которые накапливались во мне от осторожности в отношении Кати. Для меня она как куколка фарфоровая, страх обидеть, причинить боль, допустить что-то лишнее и скверное, оберегал её как только мог и на сколько хватало. Только хотел другого – я её хотел, так безумно, бесконечно, беспредельно и всецело. Хрупкая она такая, маленькая, а я рвать её хотел, растягивать, погружаться и снова рвать. И это желание было далеко за гранями телесности, мне хотелось проникнуть в её голову, вскрыть её сознание, память, попасть в её мозги, поглощать те импульсы, энергию, образы, мысли, которые рождались в ней. Я хотел знать, видеть и чувствовать всю её намного раньше, прежде чем она становилась доступной здесь во внешнем мире. И Воробушек сама открыла для меня такие желания, потому что происходило всё с точностью наоборот. Она показала мне этот скрытый мир возможностей, потому что сама пробралась в мою голову, завладела моим разумом, опустилась и впиталась в сознание, растворилась в памяти – она глобально и безоговорочно приручила меня. И я пытался сопротивляться, пытался противостоять той странной силе, которая была для меня приятной и желанной до одури, но одновременно раздражала и бесила от понимания своей ничтожной слабости и уязвимости перед ней.