заводят в палисаде.

Мороз развесит кружева,

не пожалеет лучших —

и я поеду по дрова

на розвальнях скрипучих.

На лошадёнку засвищу —

Едва бредёт, треклятая!

Сухой валежник отыщу,

По осени упрятанный.

Тяжёлым синим топором

натюкаю вязанку —

и мерным затрусит шажком

усталая Буланка.

А дома печку натоплю —

мальчишечья забота,

чтоб мама к этому теплу

пришла скорей с работы.

Она подержит над плитой

ладони невесомо —

и несказанной теплотой

наполнит сумрак дома.

Налью усталой крепкий чай,

горячий, но не слишком,

и скажет мама: «Получай,

тебе купила книжку».

Бианки,

Пришвин,

кто там ждёт?

Зальюсь счастливой краской,

смотрю – а в ней рассказ идёт

о дочке капитанской.

И станем вечер коротать

над Пушкиным согласно:

грустить и сокрушаться – мать,

а я – страдать прекрасно.

И не забыть, и не избыть,

хоть на пороге зрелость,

желанье печку истопить,

чтоб мама отогрелась…

ОЧАГ

Ларисе

Вот и кончилась эта осень,

Стало проще, понятней жить.

У встречающих зиму сосен

Начинают снежинки кружить.

Холода подступают к дому,

По утрам оживает печь.

С детства памятному, родному

Вторит санных полозьев речь.

Это было уже когда-то…

Знать, игра наша стоит свеч.

Из откуда-то и куда-то

Будет время позёмкой течь.

Заходите, желанные други,

Стол накроем, чем бог послал,

Скоротаем свои досуги

Рядом с той, что мне жизнь спасла.

Эту женщину, это чудо,

Золотую удачу Творца,

Пусть воспримут, как прежде, чутко

Ваши искренние сердца.

Не страшна нам зима глухая,

Зря в окошко, пурга, не трезвонь.

Если чувство не затухает —

В очаге не погаснет огонь.

ДАВНИЙ ДЕНЬ

Всё прошло,

забылось очень многое,

не забылся только давний день,

облака над пыльною дорогою

и черёмух с проблесками тень.

Я малец.

Во рту черно – оскомина.

В небе коршун вычертил круги.

В волосах луч солнца, как соломина,

на ногах из грязи «сапоги».

Мы бежим с мальчишками на озеро,

там ныряем с ветхого моста;

с перекупа нас уж заморозило,

рвём боярку с колкого куста,

баламутим ил на узких старицах,

добываем сонных карасей —

это в моей памяти останется

от минувшей жизни детской всей.

Дождь слепой,

дымок над летней кухонькой,

где оладьи мама напекла.

Слово «МАМА» соберу из кубиков.

………………………………

Вот и жизнь куда-то утекла.

ЛИПОВЫЙ ЦВЕТ

Пела, пела иволга – и смолкла;

вновь июль затеял духоту,

зацветает липа у просёлка,

дух медовый слышен за версту.

Мы с женой рядком, как будто дети,

ветки гнём и дышим глубоко,

рвём пыльцой сорящие соцветья,

нам вдвоём отрадно и легко.

Рядом шмель давно уже хлопочет,

весь в пыльце, с утра он деловит,

мёдом тоже запасаться хочет,

улетит и снова прилетит.

Долго ли в работе перегреться!

Лето-лекарь дарит нам рецепт:

от простуды нету лучше средства,

чем июльской липы белый цвет.

Вот засушим пестики-тычинки —

будет нам добавка в чай зимой.

То-то славно чашки по две чинно

выпить и распариться, как в зной,

и припомнить липу у просёлка,

ложечкой в стакане шевеля,

иволгу,

степную перепёлку,

неба высь,

гудение шмеля.

* * *

Ларе

Узкий лучик света ляжет у дверей,

яблочко румяное упадёт в кипрей,

зёрнышко из колоса канет в борозду,

ночь повесит на небе главную звезду.

Будут в сны глубокие падать семена,

прорастать любимые с детства имена.

Утро травы вымочит в голубой росе,

вздрогнет незабудка в дочкиной косе.

НАПЕВ

Нине

Худобынечка, дудочка из тростника,

Ты протяжно вздыхаешь, тиха и тонка.

Дует ветер разлуки в твоё певчее устье,

Извлекая мелодию самостоятельной грусти.

И улыбка тебе, и серьёзность к лицу,

Ты награда уставшему крепко отцу.

Я в тебя перелью все теплинки дыханья —

Пусть родится напев состраданья.

ПЕРВЫЙ «ТРЕНЕР»

В июльский полдень, в свирепый зной,

Я пас корову – худой, босой.

Кружил в дозоре над степью сокол,

Хрустела в кочках, пыля, осока.