А это значит, что народ видел человека иначе, чем мы сейчас, и с этим видением жил тысячи, если не десятки тысяч лет!

Допустим, народ говорит о душе. Это можно отбросить, как суеверие. Как и то, что он говорит о духе. Но вот то, КАК народ говорит о них, отбросить уже нельзя. И говорит он о душе или сердце, как о неких органах, скрытых в грудной клетке, но ведущих себя совсем не так, как физическое сердце.

А о духе он говорит так, что языковеды теряются, и могут использовать для него лишь иноязычное слово «субстанция», потому что дух описывается совсем не как орган, а скорее как газ или особая жидкость, заполняющие внутреннее пространство человека. И это уже не домыслы, это языковой факт, в котором отражаются совсем иные и образ мира, и сам мир.

То же самое относится и к силе, из-за чего так трудно найти ее полноценное языковедческое определение.

«Во многих отношениях, поскольку речь идет о роли соответствующего органа во внутренней жизни человека, нематериальная душа подобна такому материальному органу, как сердце, и, напротив, имеет мало общего с человеческим духом. Дух вообще не концептуализируется как орган.

Скорее это некоторая нематериальная субстанция, которая не столько находится внутри человека, сколько окружает его и его душу, как своего рода ореол… Эта субстанция может проникать туда, где человек отсутствует физически, и оставаться там, откуда человек уже ушел, в виде своего рода воспоминания о нем.

Чтоб духу твоего здесь не было! – говорят тому, кого не желают видеть в данном месте, и это означает гиперболический запрет не только физического присутствия, но и малейших нематериальных следов человека, желание уничтожить само воспоминание о нем» (Шмелев, с.23).

Описание этой «субстанции» очень важно для нашего разговора, поскольку и духа можно набираться перед решительными действиями, и собираться с духом. Однако не буду в это вдаваться подробнее, поскольку о духе надо говорить особо. Пока мне важно лишь то, что дух ведет себя, как некая среда, заполняющая тело и выходящая за его границы. В точности так же проявляется и сила.

Этим проявлениям силы была посвящена довольно подробная статья Елены Владимировны Урысон в книге «Проблемы исследования языковой картины мира». Эта статья заслуживает подробного разбора, поскольку наблюдательный языковед поставил в ней множество важнейших вопросов, которые требуют, по крайней мере, внимания психолога, а может, и философа.

Прежде всего:

«В соответствии с русской семантической системой внутри человека имеется не только потусторонняя субстанция (дух), но и некоторые другие невидимые субстанции. Рассмотрим прежде всего лексему силы, ср. Силы у меня уже не те» (Урысон, с.73).

Языковеды наши, при всей их наблюдательности, потрясающе небрежны в отношении языка. Чтобы понять их, приходится делать усилие понимания. И когда они говорят, что дух и сила – это субстанции, мы невольно делаем усилие и домысливаем: вроде газа или воды. И тем самым понимаем слово «субстанция» химически: как то, что понимается под субстанциями в химии. Что бы языковедам не дать определения этому словечку?!

Другие языковеды, правду сказать, дают его. Но не так, как Шмелев и Урысон, а так, как это было принято в философии, которой и принадлежит это слово изначально.

Крысин, 2007:

Субстанция [лат. substantia сущность, суть]. 1. филос. Объективная реальность, материя как первооснова, сущность всех вещей и явлений. Материальная субстанция. 2. То, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого. Субстанция национального духа.

Даже Ожегов в данном отношении неимоверно философичен: