К сожалению, понять силу оказывается сложнее, чем вещество или поле. Энергия оказалась суррогатом силы, достаточным, чтобы удовлетворить современную физику, претендующую на роль царицы наук. Однако «энергия» физики далеко не покрывает всех проявлений Силы, а это значит, что физика рисует весьма ущербную картину мира.

Впрочем, понятие это слишком велико, чтобы охватить его единым взглядом сходу. Поэтому я выделю те части из найденных черт силы, на которые хотел бы обратить внимание в этом исследовании.

Сила – это среда, разлитая в пространстве мира. При этом она может принадлежать или, по крайней мере, использоваться людьми и, предположительно, иными существами. Это значит, что люди могут отторгать силу от ее источника и использовать для своих нужд, вкладывая во что-то и передавая.

Эта среда ощущается невещественной, подобно духу, но при этом наши тела вполне могут ею управлять, что означает, что ее природа как-то родственна нашим телам. Пока, правда, неясно, каким именно из многочисленных тел человека.

Сила может действовать на расстоянии, и, соответственно, человек, овладевший этим искусством, может оказывать воздействия на других людей, а при определенной искусности, и на вещи, на расстоянии, не касаясь их. Очевидно, это как раз связано с тем, что сила, как среда, разлита по всему пространству, а человек имеет органы, приспособленные для ее использования.

При этом столь же очевидно и то, что для большинства людей такое искусство недостижимо, что свидетельствует не об отсутствии силы или ее полевой природы, а о низком уровне культуры самоосознавания и о непонимании собственной природы современным человеком.

Очень похоже, что для овладения силой необходимо овладеть собственным устройством и развить тот условный орган, который может собирать силу из пространства и направлять ее в таком виде на нужные действия.

Вот это и есть главная задача овладения искусством собирания силы.

Показав в первой части книги, что сила давно и обильно изучается этнографией, я хочу показать, что в не меньшей мере она является и предметом языкознания. Тем более, что я все равно нуждаюсь хоть в каком-то исходном определении, чтобы начать работу.

Однако названием этой части я хочу показать, что сила – это весьма непростой предмет, и любые его определения будут страдать от недостаточной глубины, поскольку наш язык позволяет отражать многоуровневость понятий. Определяя такое понятие, как сила, он как бы все время намекает, что слов для ее понимания недостаточно.

И вот, задавшись целью выявить, как русский язык определяет силу, я сразу оказываюсь в положении человека, говорящего о том, что сам по себе язык тоже обладает силой, хотя бы сказать в одном высказывании больше, чем говорят отдельные слова. Но и это утверждение тут же раскрывается в глубину, потому что язык – это не только грамматика, заполненная лексикой, это еще и речь. И язык как речь, безусловно, обладает еще какой-то силой, причем, иной, по сравнению с собственной силой языковых возможностей.

Думаю, самой по себе силы русского языка во множестве ее видов и проявлений хватило бы на большое и полноценное исследование. Однако у меня гораздо более скромная задача – так или иначе нащупать некое понятие о силе, способное породить приемлемое определение этого явления, чтобы было что уточнять, собирая данные новых наблюдений.

Около полувека тому назад языковеды обратили внимание на одну странность: если исходить из общепринятого мировоззрения, то человек выглядит таким, как его описала наука, но если прислушаться к родному языку, то выявляется очень сильное несоответствие с научной картиной. И не в том, что народные представления могут говорить о чудесах или волшебстве, а прямо в самом построении языка, в его грамматике и семантике. Язык описывает человека не так, как наука!