Кроме того, найдено несколько текстов, где говорится, что он является некоей субстанцией, сердцем вещей (pratyantam), тем, что существует наиболее глубоко внутри: это атхарванические тексты, то есть тексты Веды заклинаний. Но это понятие уже путают с идеей бога Брахмы – имя мужского рода, идущее от грамматической основы слова „брахман“» (т. ж., с. 203).

Величайший деятель греческой мистики – логос, на поверку оказывается лишь речью, объявляющей некое соответствие току вселенских сил. Сделанное в соответствии с логосом, оказывается деянием. Величайший деятель индийской мистики – брахман, оказывается лишь голосом, произносящим заклинания и тем придающим обычным жестам высочайшую эффективность.

Философия, даже в самых зачаточных своих формах, имеет свойство отрывать понятия от действий, давая им имена. Так и брахман был превращен в главное понятие индуизма, которое должно было пониматься метафизически, и тем самым «выдавил» его суть и содержание в побочные для культа учения, вроде йоги.

«Начиная с теософских текстов, брахман как часть ритуала исчезает и остается лишь метафизический Брахман. Брахман становится активной, отчетливой и имманентной основой всего мира. Брахман – это реальность, а все остальное представляет собой не более чем иллюзию.

Из этого следует, что всякий, кто перенесется в лоно Брахмана мистическим способом (йога; – „единение“), становится йогином, йогишвара, сиддха, то есть обретает магическую силу (siddhi: – „получение“) и тем самым оказывается способным создавать миры» (т. ж.).

Именно так йога вытеснила древний тапас и стала еще одной религиозной системой Индии, поклоняющейся Брахману в виде Ишвары. Обретение сил – сиддхов – оказалось тем соблазном, который заставлял аскетов уходить в религиозное поклонение божествам, которые были созданы исключительно для обслуживания йоги, что очевидно в рамках «Йога-сутр» Патанджали.

Собственно брахман, как исходная магическая сила, в итоге был утрачен в качестве действенного понятия.

«В Индии сохранилась лишь мистическая основа данного понятия. В Греции мы находим не более чем его научный каркас. Так, мы обнаруживаем его в понимании фюзис, первоосновы, которой достигает анализ алхимиков, а также дюнамис, принципе, лежащем в основе астрологии, физики и магии. Дюнамис – это воздействие фюзис, в свою очередь фюзис является проявлением действия дюнамис.

Можно определить фюзис как некую материальную, безличную душу, которую можно передавать, некий бессознательный разум вещей. В конечном счете, это понятие очень близко к идее маны» (т. ж.).

Ведический брахман среднего рода, как и греческие фюзис-динамис, – понятия очень близкие к магической силе, которую в двадцатом веке усилиями антропологов стало принято называть маной.

Впервые понятие маны ввел в научный оборот британский миссионер и антрополог Роберт Кодрингтон в вышедшей в 1891 году книге «Меланезийцы. Штудии в их антропологии и фольклоре». Понятие это оказалось свойственно не только всем меланезийским, но и для большей части полинезийских языков. А при попытке понять суть маны оказалось, что нечто подобное существует у множества народов.

Марсель Мосс создал один из самых полноценных очерков, раскрывающих суть понятия маны, посвятив ей главу в своем «Наброске общей теории магии». Исходное определение таково:

«Мана представляет собой не просто некую силу или сущность, но это и действие, и свойство, и состояние» (т. ж., с. 195).

Мосс очень много внимания уделяет различиям в понимании маны разными народностями. Но меня не интересует этнографический аспект этого понятия, как и культурные различия в понимании, я ищу то, что может быть определено как собственная сила человека внутри любых культурных различий. Или как сила сама по себе.