Мы их заливали козьим молоком.
К розовым бифштексам мы заказывали рислинг —
Почему ж нам не было легко?
Что-то не давало нам покоя.
Что-то нас тянуло к панике.
Видно, нам мерещилась выжатая соя
И дурандовые пряники.
24 мая 1942
Николаевская, 73
98. Псалом IV
Я еще плетусь за светозарным небом,
Но меня не выпускает ледяная тень.
Надо одеваться и идти за хлебом,
Мне сегодня что-то лень.
Я предлагаю кофе и открытки,
Я предлагаюсь весь,
Я сделался немой и кроткий,
И я с покорностью глотаю грязь.
Кускам подобранного с четверенек хлеба
Давно потерян счет.
Я, очевидно, никогда и не был
Ни весел, ни умен, ни сыт.
Еще висят холсты, еще рисунки в папках…
Но я теперь похож, —
Произошла досадная ошибка, —
На замерзающую вошь.
А впрочем, может, вши тебе дороже
Заеденных людей?
Если так, – выращивай их, Боже,
А меня – убей.
Но если что-нибудь над нами светит
И ты на небесах еси,
Я умоляю, хватит, хватит!
Вмешайся и спаси.
24 мая 1942
Николаевская, 73
99. Застольный гимн лещу
Золотой, высокопробный лещ,
Вознесенный над голодным миром,
Это ювелирнейшая вещь,
Налитая до краев бесценным жиром!
Чья прозрачней чешуя
И острей чеканка?
– Твоя, твоя!
Ты даже слишком тонкий.
Твой жир, впитавший хвойный дым,
Как янтарь висит по порам.
Мы хотим его, хотим,
Чтоб согреться животворным жаром.
А чьи глаза, а чьи еще глаза
С продернутым сквозь них шпагатом
Висят, как пьяная роса
На бокале круглоротом!
Мы пьем беззвучные слова
С благоговеньем жалобным и пылким,
И у нас темнеет голова,
Задранная к вожделенным полкам.
Возношу к тебе мольбы и лесть.
Плавающий над погибшим миром,
Научи меня, копченый лещ,
Как мне стать счастливым вором.
29–30 мая 1942
Николаевская, 73
100. «Презреннейшие твари…»
Презреннейшие твари
В награбленных шелках
По подвалам куховарят
На высоких каблуках.
Эти твари красят губы
Над коровьим языком,
Их невысохшие груди
Набухают молоком.
Сам огонь в их плитах служит,
Усердствуя, как пес,
Он их сковороды лижет,
Сокровенные от нас.
Нас томит у их порога
Страшный запах каши,
Мы клянем себя и Бога,
И просим, просим кушать.
Нет желания сильней,
Чем сбыть им наши вещи,
И мы следим за их спиной
В ожиданьи пищи.
24–26 июня 1942
Николаевская, 73
101. Дом на Большой Московской
Мы найдем себе жилплощадь
Без потолка и пола,
Мы развесим наши вещи,
Чтоб не было так голо.
Да германские снаряды
<Изорвали> воздух…
Отчего же мы не рады
Ночевать при звездах?!
26 июня 1942
Николаевская, 73
102. Псалом V
Может, это шутки надо мной!?
Невыносимо!
Или просто скиксовавший кий,
И шар проехал мимо?
Или ты выдавливаешь мысли
Из меня, как молоко из сои?
Так скоро, скоро я прокисну,
Я предупреждаю.
И если это для художника
Открытое окошко,
То клянусь, клянусь, – хорошенького
Понемножку.
26 июня 1942
Николаевская, 73
103. Псалом VI
Отчего я лаю на тебя, о Боже,
Как исполосованный холоп?
Оттого, что из вонючей сажи
Голыми руками выскребаю хлеб.
А отчего земля внезапно повинуется ноге
И восторженный мороз пронизывает кожу?
Оттого, что ты бросаешь кость строптивому слуге,
О великодушный Боже!
Я предъявляю жалобы и ругань.
– Безрадостный удел!
Никто еще свирепейшего Бога
Пинками не будил.
Конечно, до сих пор мой собеседник – ты,
За неимением другого.
Я ем, я ем твои цветы!
Дурацкая забава.
Куда бы сном ни уводили улицы,
Чудеснее ты не видал изделий,
И те, которые тебе умеют нравиться,
Такими не ходили.
Выискивая под столами крохи,
Обрызганный землей могил,
Я предъявляю золотые руки
Со всем, что я любил.
10–15 июля 1942
Ленинград
104. «Нет, я ничего не понимаю…»
Нет, я ничего не понимаю
В своем голодном вое,
Слишком долго я немею,
В стиснувшем меня трамвае.
Дома я бы каждою минутой
Оживлял твою сырую глину,
Но ты меня томишь другой работой —