Мужчины в ту ночь выглядели величественно и сурово. Они держали в руках деревянные инструменты, искусно выточенные из корней столетних дубов, вязов и ясеней. Эти корни символизировали память земли и были частью ритуала, который связывал сицкарей с их древними предками. Один инструмент служил для вырезания узоров на священном дереве, другой – для создания особых звуков, напоминавших шёпот леса или дыхание ветра.

Как же проходил этот ритуал? Все собирались вокруг старого Древа – огромного дуба, росшего у самой воды. Его ствол украшен резными символами, оставленными поколениями сицкарей. Когда луна поднялась высоко на небо, старейшина, седовласая женщина по имени Авдотья, вскинула руку, призывая к молчанию.

– Сегодня, как и всегда в эту ночь, мы возносим наш дар Древу и Корню, – её голос звучал мягко, но твёрдо. – Мы благодарим их за жизнь, за свет, за тьму и за равновесие, которое они даруют. И мы, как хранители святого Договора, обязуемся следовать пути гармонии.

В центре поляны зажигали костёр. В нём горели не дрова, а собранные ветви деревьев, упавших и высохших под энергией солнца. Сицкари не брали у природы больше, чем она сама готова была им отдать.

Плавный круговой танец вокруг костра начинали женщины. Их движения напоминали лёгкий ветер, осторожно перебиравший листву в густом лесу; тонкие одежды развевались, словно утренний туман, а босые ноги задавали ритм. Мужчины подхватывали этот ритм на инструментах, рождённых их же руками, извлекали необычную мелодию, и она струилась из их гортаней, сплетаясь в единый поток…

Музыка сицкарей была не просто звуками, а голосом природы. Инструмент, вырезанный из гибкой ивы или могучего дуба, имел схожесть с гуслями со струнами, натянутыми из конского волоса, он звучал как шорох ветра в ветвях. У кого-то в руках была губная гармоника, выточенная из осины, её хриплый голос напоминал завывание зимнего ветра над рекой. А длинные духовые трубы из стволов молодых берёз срывали с воздуха вибрацию воды, плеск реки Сить. Барабаны из полых стволов липы, обтянутые кожей, гулко звучали, наполняя воздух глубоким ритмом. Эти удары отзывались в груди эхом сердцебиения самой земли. Кто-то дёргал струны инструмента, сходного с балалайкой, но с длинным резонаторным корпусом из древесины кедра. Звонкий, чуть тягучий звук переплетался с ритмом и создавал ощущение, будто сама река вступает в песню, добавляя свои волны.

Под этот аккомпанемент старейшина Авдотья медленно подошла к Древу. В руках она бережно держала искусно вырезанный из липы сосуд, наполненный настоем корней, трав и магией леса. Настой янтарного цвета вобрал в себя закатное солнце. Авдотья подняла сосуд над головой, как будто предлагала его небу, а затем медленно окропила кору дерева. Каждая капля настойки впитывалась в дерево, оставляя едва заметные следы – само Древо принимало и пило этот дар.

С губ Авдотьи слетали древние слова. Они звучали низким, ровным голосом, как песня, услышанная в детстве и сохранившаяся в памяти на всю жизнь. Смысл слов был известен только ей, но даже те, кто не понимал, чувствовали, как дрожь от этих звуков проходит по телу, вызывая уважение и трепет.

В какой-то момент приток, сливавшийся с Ситью, впитал и отразил лунный свет, и засиял мягким серебристым сиянием. Это было знаком того, что Древо приняло их дар. Старейшина коснулась ствола дуба, и все собравшиеся преклонили колени.

Наступила очередь мужчин подойти к священному дереву. В руках самого опытного резца поблёскивал нож-косарь, особый инструмент сицкарских мастеров с характерной изогнутой рукоятью из морёного дуба, отполированной прикосновениями многих поколений. Он первым коснулся шершавой коры, выбирая место для нового символа среди бесконечной вязи узоров, опоясывающих ствол спиральной летописью. Здесь, на живой коре, хранилась вся история их народа – каждый знак говорил о жизни сицкарей на этой земле. Вот здесь, чуть выше, виднелся особый символ – три переплетённых круга, вырезанных дедом нынешней старейшины Авдотьи. Тот знак появился в год, когда сицкари впервые устроили большую ярмарку на берегу Сити, куда съехались мастера от самого Рыбного (Рыбинск в наши времена) до Весьегонска карелов, и слава о сицкарских резчиках и плотниках разнеслась по всей округе.