А в воскресенье Егор уехал.

Начались дни ожидания письма от Феоктистовой. Опять Палин стал по два раза в день бегать к шкафчику с письмами и торопливо перебирать их в надежде увидеть конверт «авиа», подписанный таким знакомым и таким родным почерком. Через неделю он написал письмо брату с просьбой узнать у Федьки Феоктистова не случилось ли у них чего. Витя подошёл к Фёдору и спросил:

– Брат пишет, что от Наташи нет писем. У неё всё нормально?

– Нормально. Да она ему уже пять писем написала!

– Не ври, Федька.

– Ну, правда!

Федя рассказал об этом разговоре матери, пришедшей в школу топить печи. Надежда Алексеевна очень расстроилась и, придя домой в половине первого ночи, сообщила своей матери, которую мучила бессонница. Та стала ворожить и потом сказала: «Всё наладится. Всё будет хорошо!»

Пожалуй, в этой ситуации только Пашка Витренко был доволен.

– Шо, немае? – спросил он, ехидно улыбаясь, вошедшего в комнату грустного Палина. – А я тебе шо говорил, бросит она тебя.

– Завтра будет, – с надеждой ответил Егор.

Наконец письмо пришло. Палин, торжествуя, показал его Пашке и, вскрыв конверт, стал читать:

Егорушка, дорогой мой, здравствуй!

Получила от тебя письмо, которое ты писал всю дорогу. Милый, опять пошли письма после кратковременной зарядки.

…

Егорка, ты единственный, вот такой, какой есть, простой, милый, безо всяких прикрас. Вот ты сейчас смотришь на меня с фотографии, о чём-то думаешь и задумчиво мне говоришь: «Наташенька, НАДО!» И слышишь, Наташка тебе отвечает: «Ага, НАДО!»

Егорушка, ты один у меня, один, которого я люблю сильно-сильно!

До свидания. Чувствуешь мои губы, которые после твоего лекарства зажили. Пиши, хороший мой! Твоя Натали ждёт.

18.11.67.

Переписка возобновилась. Письма опять стали приходить регулярно.

Егорушка, дорогой, здравствуй!

Не знаю почему, но сегодня я ждала от тебя письмо. Наверное, завтра придёт, ведь завтра – четверг. Ничего не произошло, кроме того, что скучаю всё сильнее и сильнее по тебе, милый мой Егорка. Ты всегда со мной, что бы я ни делала и где бы ни была.

…

Не знаю почему, но вечером долго не могу заснуть, всё думаю, думаю о тебе, о нас, а когда засну, ты мне снишься. Сегодня снова видела тебя во сне. Ты пришёл к нам домой с Витей Сайденцаль и Иосифом Гофман. Ко мне подошёл, обнял, а я уткнулась тебе в грудь и… проснулась.

Егорушка, милый, хороший мой, мне охота вернуть субботу 11-го числа, когда мы сидели на диване. Мне никогда не было так хорошо, как в те минуты. Я могла бы сидеть так бесконечно! Мне почему-то всегда вспоминается этот вечер. Это был большой вечер, очень большой для нас и… короткий. Егорка, мой Егорушка! Слышишь! Я хочу быть с тобой всегда, везде, милый, дорогой, любимый!

…

Вот ты сейчас смотришь на меня с фотографии, я хочу услышать хотя бы одно твоё слово, а ты молчишь. Однако я чувствую, что ты мне хочешь сказать: «Подожди, Наташенька! Приеду – много-много чего скажу». А я – я буду ждать своего милого, хорошего, любимого Егорку!

До свидания, родной мой! Твоя Натали.

22.11.67.

Миленький, здравствуй!

Ну не в пустоту же я посылаю свои письма! Шла с работы, зашла на почту, обрадовалась, что получила письмо, иду домой, тороплюсь, рада страшно как, а распечатала и снова: «Наташенька, от тебя писем нет и нет». Где же они?! Сейчас вот уже пятое пишу!

Егорушка, я прошу тебя, не думай об этом, не надо. Почему ты пишешь, что, наверное, не достоин быть моим другом? Я не хочу об этом, не хочу, слышишь, не хочу. Не пиши мне больше такого никогда, прошу тебя! И совсем ты не похож на других, я не могу сравнивать тебя с другими, не могу, не хочу! Егорка, каким бы ты ни был, для меня ты отличаешься от этих других.