Пути следования отступающих войск армий Колчака были завалены брошенными санями, артиллерийскими орудиями и обозными повозками, которые передовые части не смогли вывезти из-за катастрофической нехватки лошадей: животные массово гибли от переутомления, голода и лютого мороза. Мороз давил и после ночевок на привалах оставались трупы околевших коней и окоченевшие тела несчастных воинов земли русской. По обе стороны армии шла целая армия голодных волков. Не довольствуясь трупами павших лошадей и телами умерших, волки кидались и на отставшие одинокие повозки с раненными и больными.

Войска шли, порой утопая в снегу. Кавалеристы на своих конях прокладывали путь пехоте. За ними бесконечной вереницей тянулись сани-розвальни с больными тифом и раненными бойцами. Спали на снегу, едва укрывшись, сидя, питаясь крайне скудно, часто мясом павших лошадей. После таких ночевок многие уже не просыпались, умерев во сне.

Но шла через Сибирь Сибирская белая армия шаг за шагом без ропота, обреченная пройти этот горестный путь до конца.

Войска практически не имели централизованного управления после Омска, который был сдан без обороны, вступая в бой, лишь следуя сложившейся ситуации, отбиваясь беспорядочно и погибая.

У деревни Дмитриевка боевое арьергардное соединение Уральской дивизии, державшее более суток натиск красных войск, вынуждено было остановиться и расчищать завалы на заснеженной дороге. Пока растаскивали преграды, освобождая дорогу и утопая в снегу по пояс, застрявшие войска почти полностью полегли под огнем пулеметов и были добиты неуклюжим, через снежные топи, наскоком конницы красных эскадронов. Уставшие смертельно уральцы, голодные, без поддержки пулеметов и конницы, были порублены и перемешаны со снегом. После дикой, со звериным оскалом на лицах, рубки, поле боя выглядело как снежное, с мелкой зыбью и волной море, на поверхности которого как бы плавали тела порубленных солдат, и пенилась на закате волна с красным оттенком.

В котловине у поселка Успенского арьергард Ижевской дивизии белых обнаружил множество трупов, которые были брошены отступающими в обозе: хоронить не было ни какой-либо возможности. Не было и желания – улетучилось милосердие, а пока справлялись успешно стужа и снега – мороз хоронил стерильно.

Отступающие солдаты и беженцы умирали от холода, ослабленные голодом и болезнями. Раненые солдаты и казаки лежали вперемешку с женщинами и детьми: лица и тех, и других были полны страданий и мольбы. Тут же в беспорядке валялись трупы павших лошадей, обломки саней, сундуки и ящики со скарбом, брошенные артиллерийские орудия.

Войска были измотаны долгим пешим переходом. Кто-то, вконец обессилев, садился в стороне от дороги и оставался умирать, безучастный и совершенно опустошенный. Войска красных, наступая следом за отходящей армией, двигались порой в пределах узкой лесной дороги по телам сотен полузанесенных снегом людей, некоторые из которых были еще живы. Умирающим не помогали, а в лучшем случае обходили стороной, оставляя погибать не под полозьями саней, а медленной смертью в объятиях леденящего плоть мороза.

Тем не менее, войска сибирских колчаковских армий оставались еще боеспособными: огрызались боями на отходе, цеплялись за каждый изгиб дороги, за каждую деревню, пригорок или овраг, сдерживая напор красных. И было непонятно, что ковало этот боевой дух. Но продолжал стоять солдат и офицер Сибирской армии, являя миру веками складывающийся боевой характер русских дружин.

Третья армия в первых числах января вышла из Западно-Сибирской тайги сильно поредевшая и практически без артиллерии, которую пришлось бросить в лесу. Лишь восемь орудий малого калибра вынесли на своих руках артиллеристы и солдаты Ижевской дивизии.