– И ЧТО?! – Кельт взглянул на приемную дочь довольно строго. – Это ОНИ, а МЫ семья. НИКТО из этих рыбаков не сможет сделать в постели то, что смогу я или другой взрослый мужчина. СЛИШКОМ они малы для этого. А что я? Всего—лишь воспитал Ингрид. Прошли годы. Нет девочки насмерть перепуганной. Можешь дальше – после случившегося, – жить так, как вздумаешь. Можешь уйти, куда захочешь. Но помни: я ВСЕГДА приду на помощь.

После этих слов у Архимага камень с души упал. В любом случае, милая потом покинет его с памятью в душе и сердце. Найдет себе кого—нибудь, или сгинет в Китае. Но, смотря иногда через невидимый Мир ее будущее, он понял – ВСЕ ОЧЕНЬ ЗРЯ.

Прошло несколько лет.

…Он целовал ее на сшитых из парусины простынях, наслаждаясь бесконечной негой близости. Плевать, – приемная дочь или подруга – расцвела чудная женщина, на которую Гвелд постоянно любовался. Кругом царили ужасы Китая, сражения династий, заговорщиков. И – шум моря.

Она лежала, – обнаженная, на берегу у волн, – и Кэ—Эл целовал жену. Зная: все для нее ново. До предела аккуратен, от боли силен. Душевной боли: все раз и навсегда ЗАКОНЧИТСЯ. Только бы не поранить, не сделать больно! Белые руки ласкали прекрасную грудь, даря небо в алмазах. Тонкие, древние пальцы проникали в душу и сердце. Голова кружилась, болела от вожделения и ласк, которые не кончались. Гормоны в крови делают свое дело. Гвелд встал, добежал до хижины, достал кувшин со свежим медом, обмакнул в него пальцы рядом с любимой. Потом муж и жена пили козье молоко. Обоим очень хотелось пить, напивались поверхностными ласками. Мало! Успокаивали шумы моря неподалеку, запах водорослей, соблазнительный аромат женского тела.

Жена казалась ему богиней. Слияние двух тел, душ. Рыбацкая жизнь, ностальгия по прошлому, – и молодость, чья—то навечно застывшая века назад, чья—то временная. Во время этого мимолетного Рая Энрике видел одну и ту же картину – СУДЬБОЙ НЕ СУЖДЕНО ЕМУ БЫТЬ С ИНГРИД. Дальше стена – чернота, – и другая в его жизни женщина, которая появится в его жизни ДВАЖДЫ: умрет один раз, вернется к Архимагу спустя несколько веков. Люди научатся летать по воздуху, – словно птицы, – в колесницах, плавать под водой, как рыбы. Змеи железные поползут по лесам. По своим дорожкам, как черви или гусеницы.

Иногда Энрике посреди ночи просыпался в холодном поту – от видений будущего. Сам себя там видел в непонятных одеяниях, с причудливыми механизмами. Женщины в снах стали вовсе не целомудренны. Спали со всеми подряд, – не разбираясь, женат мужчина или нет. Рожали от кого попало, небо коптила гигантская печь, от коей все живое покрывалось в природе серебром, птахи да деревья умирали в страшных муках. Древесина и кости от дыма рассыпались в прах. Порой Кэ—Эл просыпался от собственного крика. Жена спрашивала его:

– Ты так кричал… Что случилось?

А он, вытерев мокрый лоб платком, говорил всегда одно и то же:

– Ничего не случилось, любимая: просто сон. Страшный.

– Опять побывал в одном из тысяч миров? Там Смерть?

– Да. Там, кроме меня, НИКОГО больше не осталось. Я ПОСЛЕДНИЙ. Наверное, море так действует, москиты, съел не то. Как те мидии, которые пролежали на солнце, а мы не заметили… НИКОГДА так не травился, но чтобы до Грядущего… – После этого Кэ—Эл вставал и уходил плавать в море, лишь бы видения исчезли. НЕ ПОМОГАЛО ничего. Так из года в год происходило. Одни и те же сны. Каждый раз все оканчивалось, – после нервов, – бурной близостью.

Снились Энрике утонувшие города. Города далекого Будущего. Гвелд всем нутром чувствовал: Вселенная пытается ему что—то рассказать, подсказать, даже уберечь. Но нет: сны не давали покоя, в них Архимаг рубил тени, кои источали сначала Зло, а потом принимали человеческий облик. Ни китайские снадобья успокаивающие, ни тренировки, ни медитации НЕ ПОМОГАЛИ. Порой думал – не приворожили ли его?