«Вот, значит, какого ты мнения о Собесском! – думал про себя Михал, как бы оправдывая свои закулисные с Богуславом игры против крестного. – В конце концов, – продолжал оправдывать себя Михал, – отставка пойдет на пользу крестному. Вон как похудел! Мешки под глазами появились. А так поживет в свое удовольствие, хотя бы. Прав Богуслав, не для крестного вся эта политическая возня».

Конечно, и король не так уж чтобы искренне желал примирения с Богуславом Радзивиллом. Он прекрасно знал, что в Варшаве и в Кракове на сеймиках средняя и мелкая шляхта защищает Любомирского, высказывает недовольство слабостью короля, его французской ориентацией, его «наглой француженкой». Для этой шляхты Ежи Любомирский – герой. И если дело дойдет до вооруженной конфронтации, то знаменитая хоругвь Богуслава, столько шума и переполоха натворившая в начале 1656 года в Польше, виделась королю скорее союзницей, чем врагом. Ну, а хитрая королева убедила своего мужа, что обиженный Богуслав уж точно поддержит Любомирского, и тогда – пиши пропало, до свидание королевский дворец и трон!.. Как ни крути, но с Богуславом августейшей паре примирение было необходимо, как рыбе вода.

– Хорошо! Я постараюсь уговорить Богуслава, – кивал своей каштановой шевелюрой Михал, наблюдая за танцующими парами, где его жена Катажина любезничала с каким-то рыжим паном. – Давайте дадим друг другу слово, любый мой крестный: как бы не повернулась политическая ситуация, жизнь, оставаться родней, любящими друг друга людьми!

– Полностью с тобой согласен, коханку! – улыбался король, и они с королевой подняли бокалы. Михал улыбнулся в ответ и чокнулся с ними звонким богемским стеклом своего бокала.

Но далее король сам стал говорить о Любомирском, мол, гнида, предатель, о чем-то договаривается то с императором Австрии, то с курфюстом Брандербургии, а то и с царем Московии. Ян Казимир явно желал настроить Михала против Любомирского. Михал слушал, кивал, искренне соглашаясь, что Любомирский нечистоплотный мерзавец, но про себя думал, что уж точно не станет вмешиваться в дела этого пусть и королевского врага, но все-таки политического союзника Богуслава.

– Ты уж приезжай на вальный сейм, коханку, – уговаривал Ян Казимир, – там будет слушаться дело Любомирского.

– Добре, крестный, постараюсь. Сам же знаешь, война, еще добрая треть Литвы занята царем. Кто знает, как все обернется…

Михал вновь оглянулся на танцующих жену и рыжего пана.

– Кто этот человек, что танцует с моей женой? – приблизился Михал к Собесскому. На лицо Яна набежала тень.

– Это и есть Дмитрий Вишневецкий, – сказал Собесский как-то глухо, опустив голову.

Желваки заиграли на лице Михала.

– Как?! Тот самый, от которого четырнадцатилетняя Катажина родила Алеся?

– Он самый.

– А зачем ты пригласил его? – гневно блеснули глаза Радзивилла.

– Я не приглашал. Сам пришел. Род Вишневецких – добрый род. Их уважают и в родной Галиции, и в Польше. Ну, как мне его прогнать?! Тем более, что в ситуации с Катажиной я бы сказал, что он даже где-то пострадавшая сторона. Ведь Дмитрий хотел жениться на сестре. Родители не дали!

– Мой Алесь… то есть… Александр похож на него, – не без ревности процедил Михал, продолжая наблюдать за Вишневецким, которому было, похоже, около тридцати пяти лет. Высокий, статный… – Только не говори ему про Алеся ничего, – испуганно заморгал глазами Собесский, – ведь Вишневецкий полагает, что это сын не его, а покойного Заславского-Острожского.

– Что? – взметнулись брови Несвижского князя. – Он не знает, что у него сын?!

– Не знает, Михась, – вновь виновато опустил голову Ян.