– Как там ваше многолюдное семейство? – продолжала интересоваться королева. – Как растет твой Богусь?

– Дзякуй, Ваше величество. Божьей милостью и молитвами! – кисло улыбнулся Михал.

Богуслав Криштоп родился слабым и болезненным мальчиком, врачи постоянно наблюдали за ним, но в последнее время стало очевидно, что ребенок явно отстает в развитии от своих сверстников. Правда, об этом Михал и Катажина предпочитали не распространяться. Увы, разве можно такие тайны хранить в Литве, где, кажется, шляхта все друг о друге знала!? Знали литвинские князья и то, что сразу за Богуславом Криштопом у Михала родилась девочка, которую назвали в честь матери Михала Феклой. Но девочка тут же умерла. Это еще больше ввергло в уныние и Катажину, и Михала.

– Это уже не простое совпадение, – серьезно говорил Михал врачам, – почему у Катажины стали рождаться такие слабые дети?

– Она часто рожала раньше. Видимо ее организм ослаб и требует лечения и восстановления, – пожимали врачи плечами, – ей бы воздержаться от зачатия, все-таки шесть родов…

Королевская чета отвела Михала в сторону. Лакей тут же поднес им бокалы французского шампанского. Несвижский ординат понял – разговор будет серьезный. Что-то Яну Казимиру срочно понадобилось. Но что?

– Тут в последнее время наш главный противник, царь, стал куда как более сговорчивей, чем был ранее, – говорил Великий князь. – Хочу вновь возобновить с ним переговоры, так как он в прошлый раз пошел на большие уступки. Возглавишь чуть что комиссию? Тогда ты справился великолепно!

Великолепно… Михал лишь горько усмехнулся. Да, вызволить из плена Винцента Гонсевского у него получилось, но… лучше бы не вызволял. Кто знал, что ждет Гонсевского на родине?! Эта жестокая расправа над польным гетманом не позволяла самому Михалу считать, что со своей миссией он справился великолепно. Однако переговоры дело нужное. Необходимо завершать войну, и завершать ее победителями, без компромиссов либо с наименьшими территориальными потерями. И Михал знал, что лучше его это наврядли кто-то сделает.

– Добре, Ваше величество, – Михал отпил из богемского кубка шампанского, – за Ваше здоровье, крестный, за Вас и Вашу обворожительную королеву!

– Мы же родня, – продолжал Ян Казимир, беря Михала под руку, – а между мной и Богуславом вновь черная кошка пробежала. Пора мириться. Любый мой Михась! Ты же всегда так хорошо умел всех мирить. Помоги нам примириться с Богусем! Скажи ему, чтобы не хранил обид. А то вокруг – одни враги.

«Любомирский, – думал Михал, слушая крестного, – точно! Король почувствовал, что под ним зашатался трон и теперь ему нужны крепкие плечи авторитетных в стране людей!» В то же время ему стало стыдно перед Яном Казимиром, и даже жалость к крестному стиснула сердце Михала: пока они с Богуславом роют яму под Яна Казимира, сам король желает помириться с его кузеном. «Мерзко, глупо, постыдно это все», – думал Михал, но вслух произнес: – Ваше величество, а почему бы вам не назначить старшим в переговорах сегодняшнего виновника торжества, Яна Собесского?

Михалу было черезвычайно интересно, что же на самом деле думает про Собесского король.

– Яна Собесского? – удивленно приподнял брови Ян Казимир. – Ну, уж нет! Ян хороший шляхтич, храбрый воин, но до твоей светлой головы ему, все же, далеко. Не ему поручать такие деликатные дела.

Михал с сожалением усмехнулся: – Стало быть, королем нашему Яну никогда не стать, так?

– Ему, пожалуй, даже польным гетманом не стать, – ответил король, – хотя он мне вполне нравится, особенно своей преданностью Короне. Может быть, потом, когда мудрость придет к нему, мы сможем доверить Яну гетманскую булаву.