– Ты занят только собой, – наконец, выдала она заключение.

Ей захотелось высказать мужу всю правду о нем, все, что накапливалось бесконечными годами страданий нравственных и хранилось в глубинах души.

– Ты никого не замечаешь, тебе все равно, как я выгляжу, что я думаю. Тебе наплевать, нет, не только на мои сапожки – на меня наплевать! Если бы мне было куда уйти, я бы давно ушла! Ты выкидываешь мои вещи, пользуясь своей силой, делаешь мне больно и наслаждаешься! Ты вампир! Энергетический вампир! Выкинул – и хорошо тебе?

Воздух в квартире искрил и переливался электричеством. Пахло озоном.

– Кузьмичу передай, чтобы пожарнику как-нибудь незаметно планшет всунул. Пожарник, конечно, прав – ворота должны наружу отворяться, а не как у нас – вовнутрь. Какой м… их делал, не пойму. (Петр Николаевич изредка выражался, а я теперь за речью слежу – не модно как-то.)

Продолжая разговаривать по телефону о пожарниках, воротах и мастерах, их строивших,

Петр Николаевич подошел, не разуваясь и не снимая с головы кепки, к шифоньеру, присел на корточки, и извлек из-под подолов шуб и платьев черные дамские сапожки. Поставил их перед Таисией Сергеевной и, так же говоря со своим абонентом, подмигнув жене, вернулся в прихожую.

– Санычу скажи, пусть заскочит в «Дельту», ему по пути. Всего одна коробка, а что делать? Мы – фирма порядочная.

В прихожую зашла Таисия Сергеевна. Она была в сапогах, колготках, но без платья, а в одном лифчике. Лифчик был ажурным.

– Не сердись, лапусик, – нежно обратилась она к мужу, – я такая невнимательная, это у меня с утра – не увидеть сапоги!

– Ты без платья? Может, мне уже разуться? – распрямился Петр Николаевич, относя руку с телефоном.

– Какое! Мы и так опаздываем! – Таисия Сергеевна прошлась гвардейским шагом по комнате.

– Это платье, когда оно вместе с сапогами, смотрится, как у дуры какой или бабки. Я думаю, будет лучше надеть цветное и белые полусапожки.

Она стала красить губы перед зеркалом в прихожей, поглядывая на мужа.

– Какие вы мужчины нетерпеливые! Вам вынь, да положь. Посмотрим на твое поведение – иногда оно просто бесит, убить хочется!

И Таисия Сергеевна очаровательно улыбнулась.

На улице шел снег, и Таисия Сергеевна, воскликнув: «Ах, как здорово!», сразу же уселась в машину, а Петр Николаевич принялся щеточкой стряхивать снежную шубку с капота, стекол и крыши.

Ему опять позвонили, и он ответил, и пару минут разговаривал, кивая через стекло супруге, которая нервно жестикулировала, сидя в салоне.

Они сильно опаздывали.

…

Очень важная мелочь.

Блаженство потому и создано мудрым Создателем коротким и ускользающим, чтоб было к чему стремиться. Постоянно. Иначе бы – отупели.

Вика и Толик вот только что пережили сахарные минуты блаженства, и потихоньку, как после гриппа, очухивались, возвращались к будничным вечерним делам.

«Было хорошо, но что-то мне мешало, и немного отвлекало, о чем-то я во время «этого» думала, и о чем-то постороннем, лишнем», – спокойно думала Вика, раздергивая синие с серебряными цветами шторы. Она рассеяно оглянулась и увидела стул, с небрежно висящей на реечной спинке Толиковой рубашкой. «Вот же! Она и мешала! В этой рубашке весь он!»

– Я просила тебя тысячу раз – не раскидывай вещи по комнате. Для рубашки есть плечики и шкаф, – сказала она спокойным тоном, таким, какой бывает в разговорах о новых мешках для мусора, новых налогах и тому подобное. Говоря эту фразу, она думала уже о том, что, может быть, неплохо испечь «шарлотку», или пусть лучше Толик сходит и купит готовый рулет, или еще лучше, нет, не рулет, а мороженое.

«Этот оператор надо убрать, и цикл из середины «тела» перенести в конец», – тихо-мирно размышлял Толик, глядя на крутящееся колесико в центре экрана, – «почему ей рубашка мешает? Висит себе и висит».