Собирая Эдина, Мередита опять сопела и хлюпала носом, и принялась давать ему советы, что и как делать, и как часто менять рубашки. Эдин со всем согласился, поблагодарил и все, что надо, пообещал — чего её волновать зря. Потом Якоб по-тихому переложил все, кое-что вынул, кое-что добавил, и пообещал купить в городе легкий плащ и обувь на лето, и дюжину платков — у Эдина они долго не держались. На косой взгляд мальчика только усмехнулся:

— Привыкай. Ты уже примерил личину молодого лорда, упражняйся дальше. Будешь лордом, который за какими-то бесами ездит с цирком, но тем не менее нос вытирает платком, и никак иначе. Ясно?

— Ясно, — не стал спорить Эдин.

Как будто он против то и дело менять рубашки, спать в чистой постели и носить при себе платок. Только вот что: это нетрудно и даже приятно, когда вокруг тебя бегает толпа слуг, а если приходится все делать самому? Иногда, конечно, удается задобрить Милду или Вильену — чтобы постирали...

Как раз в это время Граф заболел. Он чаще лежал в своей спальне, чем сидел у камина, совсем перестал выходить на улицу, его подолгу бил кашель, а однажды Эдин заметил алые пятна крови на платке, которым старик зажимал рот. А тут уже любому понятно: кто начинает харкать кровью, долго не живет.

Должно быть, Эдин изменился в лице, потому что Граф, откашлявшись и убрав платок, мягко ему улыбнулся:

— Это ничего. У меня есть хорошее лекарство. Что поделаешь, мое здоровье осталось в замке Эйль. Но раньше времени я не умру, ни в коем случае.

И действительно, когда прискакал вестник из Вердена с сообщением, что цирк Бика прибыл в город, Графу уже стало лучше.

Перед отъездом он позвал Якоба и вручил ему тяжелый серебряный перстень и небольшой листок плотной бумаги, на которой в столбик были написаны имена, всего пять. Якоб быстро пробежал глазами: рядом с каждым именем имелось пояснение, что за человек и где его искать. Начинался список с маркграфа с далекой окраины, заканчивался главой банкирского дома в Лире.

— Это мое старое кольцо, — пояснил Граф. — А это люди, которые не откажут тебе в помощи, если увидят мое кольцо. Я надеюсь. Кто-то из них мои друзья, с кем-то у меня дела. Видишь, они живут в разных областях Кандрии, и всегда найдется тот, кто будет к тебе ближе меня.

— О чем речь, Граф, и какого рода помощь мне может понадобиться? — уточнил Якоб.

— Уж не знаю, — покачал головой старик, — но я беспокоюсь, Якоб Лаленси. Беспокоюсь без особенных причин — старею, должно быть. А может, это мой Небесный Покровитель желает меня предостеречь. Я беспокоюсь с тех пор, как мальчик поговорил с той глупой нищенкой в Вердене. Лучше бы он не забивал себе голову ерундой.

Эдин чуть позже тоже зашел к Графу — попрощаться.

— Мальчик мой, я не выйду тебя проводить, — сказал старик, — боюсь, что утренний морозец мне пока не полезен.

Он все еще выглядел изможденным, но взгляд его вновь стал ясным и бодрым.

— Вам лучше, Граф? — Эдину хотелось услышать.

--Да, мой мальчик. Говорю же, еще некоторое время я не стану умирать, не беспокойся, — Граф улыбнулся. — Хоть сам я не колдун, но тот, кто готовил мое лекарство, определенно в этом что-то смыслит. Расставляй шахматы, сыграем напоследок.

Эдин расставил фигуры, взяв себе «темных». И выиграл.

Он поздно спохватился, уже когда мат «светлому» королю был близок, и торопливо стал перестраивать позицию, чтобы уступить победу Графу — тот ведь болен, стоит ли его огорчать, пусть даже такой малостью, как шахматный проигрыш?

Это было зря, Граф все понял. Он вернул на место ладью, которой собрался было сделать ход, откинулся на подушку и беззвучно рассмеялся.