Недалеко от городской ратуши Мышь остановилась. Она услышала странный звук – не то плач, не то смех. Звук был тихим и глухим, и Мышь подумала – урчит у нее в желудке. Даже рассердилась немного на продавщицу в бакалейной лавке, уверявшей, что репа – наисвежайшая. Но когда звук повторился, Мышь поняла, это не желудок. Наклонилась к канаве, брезгливо повела глазами по ярким россыпям мусора и увидела крохотное зеленое создание в пожухлой траве. Оно вцепилось в былинку и из последних сил сопротивлялось потоку, тянущему ее в сторону ржавой канализационной решетки, где вода с шумом пенилась и низвергалась вниз в пугающую бездну.

– Да это же лягушка! – догадалась Мышь, хоть и видела таких только на картинках в детской энциклопедии. Глаза – огромные, перламутрово-желтые, полны печали, а тело сотрясается от ужаса и холода. Взгляды их встретились, и сердце Мыши заныло от жалости.

– Малышка так долго не продержится, – подумала она.

Мышь представила, как лапки отрываются от травинки, как поток несет несчастную кроху по канаве, кидая из стороны в сторону и колошматя о камни…

– Ах ты, бедняжка! – воскликнула Мышь. Ни секунды не раздумывая, она бросила зонтик под ноги и схватила лягушку, – Не бойся, я тебя не брошу. Лягушка в ответ тихо квакнула и прыгнула Мыши на грудь. Мышь остолбенела, боясь не то, что пошевелиться, а даже дышать. Происходило нечто волшебное, такое случается разве что в сказках. Лягушка отряхнула от воды одну заднюю лапку, другую и забралась ей за пазуху. Оттуда она квакнула еще раз, словно извещая, что с ней все в порядке. С той самой секунды они не расставались. Мышь поспешила с драгоценной ношей домой, забыв и про дождь, и про зонт, оставшийся мокнуть на тротуаре.

Мышь назвала лягушку Зизи и устроила ей прелестный уголок в спальне с маленьким прудом, хитроумно сделанным из банного тазика, с игрушечным диваном и серебряной миской для кормления. С присущим ей энтузиазмом и рвением, Мышь принялась изучать диетические и вкусовые предпочтения Зизи. Экспериментальным путем выяснилось, что малышка обожает мошек, равнодушна к яблокам и ненавидит сыр с плесенью. Мышь запаслась мешком сушеных мошек и с надеждой смотрела в будущее, ведь оно обещало приход весны и вместе с ней тучи летающих насекомых (благо окна выходят в сад). Шло время, и дружба Мыши и Зизи стала такой крепкой, что кое-кто стал ревновать и выказывать некоторое недовольство.

– Зачем ты возишься с ней, как с облигациями Русско-Балтийского займа? – спросила как-то Жане, – Она ведь обычная жаба! Даже говорить не умеет, знай себе квакает.

– Сама ты жаба! – фыркнула Мышь, – Зизи – лягушка. И к тому же прехорошенькая! Да, малышка?

Зизи лениво перевернулась на спину на игрушечном диванчике, который, к слову будет сказано, уже еле ее умещал. Любовь и отменное питание сделали свое дело – из крохотного лягушонка Зизи за несколько недель превратилась в холеную и весьма ленивую жабу.

Удивительной и странной получилась эта зима для Мыши. Зизи в корне изменила ее жизнь, она принесла доселе неизведанные чувства – желание заботиться и ухаживать, теплоту и нежность отношений. Так бывает, когда встречаются по-настоящему родственные души. Мышь словно полевая былинка, пережившая долгую зиму и превратившаяся в цветок, которым любуются и люди и звери, дарила новому другу все те чувства, что проснулись в ней. А Зизи, хоть и не могла выразить словами эти самые чувства, несомненно, переполнявшие ее, показывала свою благодарность и любовь Мыши по своему – взглядами, нежными объятиями и преданностью. Она не отходила от нее ни на шаг, при любой возможности стараясь забраться на руки, а оттуда и на грудь, совсем как в тот день, когда они впервые встретились. Вечерами за окном трещал мороз или бессильно завывал злой зимний ветер, и Мышь читала Зизи сказки. Та сидела у нее на груди с закрытыми от удовольствия глазами и тихонько квакала. Ничто не предвещало беды, но вскоре Мышь заболела. Это не произошло внезапно, как бывает с гриппом или курсом американского доллара. Сначала Мышь заметила усталость, стала плохо засыпать и еще хуже просыпаться.