Или если бы развернулась на полпути и успела бы ко второму уроку – Аллилуйя!
Или если бы не пошла в школу, а вернулась домой, сослалась на месячные, мигрень, да на что угодно… но нет!
Она кружила, кружила, кружила по Центру… Стоп! Магазин виниловых пластинок!
Она не может вспомнить, заходила ли она туда сегодня в своих долгих скитаниях по Центру, но нельзя же полагаться на неверную память.
С каждым шагом в Габриэле растет уверенность, что в магазине винила ее ожидает избавление. Расстояние между рядами пластинок слишком маленькое, чтобы пройти с виолончелью на спине, поэтому если она заходила туда, то ей бы пришлось ее снять. Предвкушение встречи жаром разливается по спине.
– У меня для тебя подарок, – объявил Йонатан, выйдя из магазина пластинок в тот первый и единственный раз, когда они вместе были в Центре, ровно перед тем, как все пошло не так.
– Какой подарок? – расчувствовалась она. – А где он?
– Уже у тебя. – И Йонатан кивнул на виолончель.
Габриэла расстегнула карман чехла и остолбенела, обнаружив там пластинку, которую разглядывала в магазине. На обложке фотография – Жаклин Дю Пре и Даниэль Баренбойм. У нее русые волосы, глаза полуприкрыты, руки обнимают виолончель, точно любимого питомца. У него черные волосы, короткие бакенбарды и надменно приподнята левая бровь. “Элгар. Концерт для виолончели с оркестром ми минор, опус 85, в исполнении Филадельфийского оркестра”. На другой стороне – “Энигма-вариации в исполнении оркестра Лондонской филармонии”.
– Oh my God! – прошептала она в ужасе. – Когда ты успел?!
– Пфф! Кассу можно было ограбить, пока этот педофил пытался произвести на тебя впечатление.
Продавец, несомненно, пытался впечатлить ее своими обширными познаниями, но на педофилию это как-то не тянет.
– Ты сумасшедший! Если бы рамка на выходе запищала, мне пришлось бы объясняться…
– Но не запищала же. Я снял наклейку. Если тебя это так шокирует, я могу вернуть пластинку.
– Нет… Не нужно. Это крутейший подарок. Спасибо.
Габриэла слушала пластинку миллионы раз и точно знала, на каком такте подпрыгивает игла. Она испытывала невероятное удовольствие каждый раз, когда это происходило, и назвала этот момент “царапиной Йонатана”. Она слушала “царапину” снова и снова, пока мама не принималась орать, что она скоро спятит.
– Извините, я не оставляла у вас виолончель?
– Виолончель? – Продавец-мужчина с косым пробором и в мятой рубашке широко открывает глаза.
– Большой черный футляр.
– Нет, – твердо заявляет он.
– Вы уверены?
– Думаю, я бы заметил, если бы кто-то оставил здесь что-то размером с виолончель. Погодите, это же вы были здесь недавно? У вас была виолончель, и с вами был молодой человек, который, как мне кажется…
Габриэла уносится прочь с места преступления до того, как созовут Высший суд. По пути она запутывается в поводке злобного пинчера – с каких это пор животных пускают в Центр? Сталкивается с беременной женщиной. Извиняется. Господи, Габриэла, сколько заповедей ты собралась нарушить сегодня?!
Я Господь Бог твой.
– Да всю жизнь ты поклонялась одной только музыке.
Не сотвори себе кумира.
– А Йонатан?
Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно.
– Произносила и на иврите, и даже по-английски: Oh my God!
Помни день субботний, чтобы святить его.
– Заниматься всю субботу на виолончели – вот что ты помнишь.
Почитай своего отца и свою мать.
– Сегодня даже обсуждать это смешно.
Не убий.
– Рассказать прямо сейчас или подождем до конца истории?
Не прелюбодействуй.
– Измена же не обязана быть физической, и ты прекрасно знаешь, что изменяла!
Не укради!
– Пластинка.