В Георгиевске мы прожили меньше года – в январе 1962 года отец получил назначение в Ставрополь. К тому времени он закончил учебу в Полиграфическом институте, и его назначили директором то ли Ставропольского краевого издательства, то ли типографии. Но работа на руководящей должности не задалась, и отец сам ушел в редакторы массово-политической литературы…

Уезжали мы из Георгиевска, когда была оттепель. Пасмурное небо, то ли дождь, то ли снег, и было немного тревожно. Что ждет нас впереди?

На новом месте

В Ставрополь мы переехали, когда я учился в восьмом классе. И этот город я полюбил сразу и навсегда. Приехали зимой, во время зимних каникул. Расставить вещи не составило труда, поскольку их не было. Но чемоданов было много. Их составляли, накрывали каким-то покрывалом и получался комод. В одном из чемоданов хранилась доха – шуба или накидка из волчьих шкур. Если собаки пробегали мимо, они замирали и непрерывно лаяли, то есть, действительно пахло волками. Когда дома никого не было, я открывал чемодан, доставал доху, расстилал ее на полу и ложился, представляя себя метким охотником Чингачгуком с зорким глазом.

Отец всегда думал о грядущих переездах. В Новосибирске он задержался не надолго. Во-первых, потому что его литературные способности оставляли желать лучшего, а, во-вторых, потому что привык к самостоятельности. Собкоры никому не подчинялись, а тут надо было выполнять задания, причем, в таком ключе, каким его задумал куратор. Кончилось всё тем, что отца вернули на собкоровскую должность. Правда, не на прежнее место, а в Куйбышев – город-однофамилец нынешней Самары. Там Куйбышев был в ссылке, и меня водили в музей, где подробно об этом рассказывалось. Экскурсовод утверждал, что Куйбышева отравили «враги», он действительно умер сравнительно молодым. Сегодня это утверждение представляется вздорным: на самом деле Куйбышев умер от болезни сердца.

В Новосибирск в 1952 или 53 году приезжали Тихоновы. Я впервые увидел своих двоюродных братьев и сестер. Толику было 3 года. Семья жила на Камчатке и с восторгом описывала все прелести тамошней жизни.

В январе 1962 года ТАСС сообщил, что запустили космический корабль, пилотируемый Андрияном Николаевым, а вслед за ним еще один с Быковским на борту. Я написал по этому поводу стихотворение и показал его в редакции «Молодого ленинца». Там его одобрили и напечатали. Была открыта дорога для моих следующих публикаций.

И снова футбол

5 или 6 января я пошел на стадион «Динамо», нашел помещение, где тренировалась футбольная команда мальчиков 1946—47 годов рождения. Тогда были и юношеские команды, и команды мальчиков. Команда мальчиков состояла из ребят 13—15 лет, а команда юношей – с 16 до 18 лет. Мне в декабре предыдущего года исполнилось 15, и я еще подходил для команды мальчиков, тем более, что у меня было рекомендательное письмо от тренера из Георгиевска. Я нашел ставропольского тренера и рассказал о своих планах.

– Хорошо, – сказал он. – Пойдём.

Мы вышли на улицу. Стадион был заснежен, но тренер повел меня к беговой дорожке.

– Побежишь? – спросил он.

Я сказал, что у меня нет с собой формы и бутс. Он сказал:

– А ты беги так.

И достал секундомер. Я скинул пальто и побежал с высокого старта. Бежал 100-метровку в ботинках. Конечно, это сказалось на результате. Секундомер показал 11,5, а я бегал быстрее.

Но тренер меня похвалил.

– Пойдёт, – сказал он. – Приходи в следующий четверг на тренировку.

Но я не пришёл. Началась злополучная болезнь Шляттера. Через два года, когда она отступила, я снова появился на стадионе. Но тренер был уже другой, хотя и принял в команду. Я попросил его выпускать меня на поле не больше, чем на 20 минут, поскольку последствия болезни еще сказывались. И показал ему «вторые» колени. Он проникся сочувствием. Но я лукавил. У меня была нарушена «дыхалка», потому что я уже курил по-настоящему.