До вечера, а потом и на следующий день в помещение было доставлено на содержание еще несколько человек в солдатском обмундировании, а также двое в гражданской одежде, причину попадания которых сюда никто не стал выяснять. Вскоре их вызвали, они ушли и назад уже не вернулись. Пару раз солдаты выводили из двери двух-трех арестантов, которые приносили в помещение деревянный бак с питьевой водой, а потом выносили на улицу помойное ведро.

Утро третьего дня началось с того, что в распахнутую дверь громкий низкий голос выкрикнул фамилию одного из арестантов. Названный человек в солдатском ватнике и в кубанке, медленно шагая, шатаясь из стороны в сторону и тяжело, с шумом дыша, поднялся по ступенькам наверх. Дверь за ним закрылась, а через несколько минут где-то за пределами помещения раздался хлесткий хлопок винтовочного выстрела.

Арестанты разом вздрогнули. В помещении началось роптание. Послышались причитания и ругань. Такого скорого развития событий никто из них не ожидал.

– Неужели началось? – прерывисто произнес один из тех, что находился рядом с Виктором.

Дверь снова распахнулась. Голос из-за ее пределов громко назвал следующую фамилию, обладатель которой еще несколько минут после этого никак не мог подняться. Громко с хрипом плача, бормоча что-то вроде «простите меня, пожалуйста», он, пригнувшись, прижав к животу согнутые в локтях руки, сотрясаясь всем телом, медленно прошагал к выходу.

– Быстрее! – крикнул ему конвойный.

Дверь за ними закрылась. Через пару минут послышался душераздирающий крик, смешанный не то с воем, не то с плачем. Прогремел выстрел. Все сразу стихло.

– Языка взятого не довел, – сдавленно прохрипел сидевший рядом с Виктором боец, тот самый, что постоянно громко шмыгал носом. – Три дня его пасли. Взяли наконец. Шесть часов потом пробирались назад. Нас засекли. Так пока прятались, перестарались. Задохнулся он у нас с кляпом во рту. Так что, меня теперь за это к стенке ставить?

Солдат посмотрел на Виктора. Они встретились взглядами. Такого смелого и решительного отчаяния во взгляде, такой силы в глазах человека, по всему видно, давно воевавшего, служившего в разведке, пересекавшего, рискуя жизнью, линию фронта, парень еще никогда ни у кого не видел.

– Я с Финской воюю, – начал бить себя кулаком в грудь солдат. – У меня две медали. А меня к стенке за все мои заслуги?

Он отвернулся. Виктор закрыл глаза, сдавив веки. Кто он теперь по сравнению с тем самым фронтовиком-разведчиком, который сидел рядом с ним больше суток? Мелкая жалкая вороватая тварь! Не больше. Поддался на уговор. Украл и попался. Так получи по заслугам!

Нервозность и гул в помещении нарушили скрип двери и голос, произнесший новую фамилию. Ее обладатель возник из мрака недалеко от входа. Лица его видно не было. В проникающем со стороны входа дневном свете вырисовывался только его силуэт. Названный человек снял с головы шапку, повернулся ко всем присутствующим и произнес сдавленным, простуженным голосом:

– Простите меня за все, люди добрые!

Он отвесил всем еле заметный поклон, накинул на голову снятую ранее шапку и вышел за дверь. Минут через пять раздался выстрел.

В помещении началась возня. Люди нервничали. То с одного угла, то со второго слышались молитвы. Кто-то постанывал, кто-то негромко причитал, кто-то плакал. Виктор почувствовал, что не может контролировать эмоции. Его сильно трясло от холода, а еще больше от крайней степени волнения, от животного страха за свою жизнь.

Снова распахнулась дверь. Из-за нее голос назвал новую фамилию. Ее обладатель медленно поднялся и, враскачку ковыляя, сгибаясь к земле, молча проследовал к выходу. Дверь с грохотом закрылась. Минута, другая, третья. Выстрел.