После этих слов комбат что-то поддел ногой в темноте под нарами, и оттуда к ногам Виктора вылетела одна из тех самых банок из-под тушенки, что он с товарищами закопал в углу.

– Мало того, что народное добро украли, так еще и боеспособность целого пулеметного подразделения подорвали.

Боец опустил голову. Не к этому он готовил себя мысленно, когда чуть более полугода назад сбегал на фронт, скрыв свои намерения от родителей, которым уже потом в письме коротко изложил, что у него все хорошо, что сыт, здоров и бьет ненавистных немцев. Сообщить что-либо иное о себе он не мог. Не хотел их расстраивать правдой о своем полуголодном существовании, о суровом окопном быте.

– Красноармеец Волков, сдать оружие! – резко сказал тот, что носил знаки различия НКВД.

Едва он это произнес, как чья-то сильная рука ловким движением вырвала из пальцев Виктора винтовку. Сразу после этого его тело резко развернули лицом ко входу и сдернули с плеч и с пояса ремни с подсумками и саперной лопаткой, забрали противогазную сумку.

Солдат не сопротивлялся. Он обессилил от осознания того положения, в которое угодил по слабости характера, по воле другого человека, своего сослуживца, на уговоры которого так легко купился. Пошел на преступление из-за одолевшего и доконавшего его и товарищей голода. Преступил запретную черту ради других, кого по уличным мальчишеским неписаным законам уважал и оберегал. Они все были его командой, все заодно, в едином строю. Каждый мог прикрыть в бою товарищу спину. Их этому учили старшие солдаты-наставники, заменившие на передовой отцов и старших братьев. А теперь слабость характеров и организмов, полная неподготовленность к крутым поворотам судьбы у его малоопытных в житейских делах сослуживцев привели его к аресту. Многих из тех, с кем он делил землянку и ел из одного котелка, воспитывала не улица. Не привыкли они выживать в суровых условиях городских рабочих кварталов, где царило лидерство сильных, отважных и крепких духом ребят. Где каждый отвечал за сказанное слово, был способен на поступок и уважал товарищество и братство.

– Расстреляют? – Виктору показалось, будто ему вонзили острый нож в грудь, когда он услышал слова комбата, адресованные особисту.

– Не мне решать, – ответил тот и скомандовал солдату: – Пошел!

Дальнейшее действие для молодого бойца происходило как в тумане. Он очень плохо соображал, почти ничего не слышал, смотрел только себе под ноги и подчинялся голосу того человека, что шел позади. И сразу, очутившись в коридорах траншей, заметил на себе взгляды солдат своего батальона, мимо которых его вели в неизвестном направлении, а они провожали его глазами, еще не зная ничего о том, что произошло.

– Куда это Витьку? – спросил один.

– Помалкивай пока, – оборвал его второй.

Как назло, заморосил ледяной дождь, капли которого стали колко бить по его лицу, которое он ничем не мог защитить, не смел прикрыть руками, потому как держал их за спиной. Шинель и шапка на голове, а затем и валенки на ногах моментально стали мокрыми, а потом начали покрываться тончайшей корочкой льда. Ему стало сначала очень жарко. Пот выступил по всему телу. Потом ему вдруг стало очень холодно. К моросящему ледяному дождю добавился ветер. Это произошло в тот момент, когда особист вывел его из петляющих траншей и повел по поляне к лесу, в котором располагались полковые штабы, службы, склады. В том числе и тот самый, который стал злополучным для красноармейца Волкова.

Вели его так больше часа. А потому Виктор довольно быстро понял, что путь его лежит не в резиденцию особого отдела родного полка, а намного дальше. Туда, где базировалось подразделение НКВД всей дивизии. И это значило, что вина его настолько тягостна, что заниматься делом о хищении нескольких банок тушенки будут на куда более высоком уровне. Усугубляется его положение подрывом боеспособности целого подразделения. Следовательно, наказание для него выглядит намного суровее, чем он себе мог представить. А зловещее «расстреляют» становится реальностью.