Хрустя битым стеклом, я бросаюсь за Алексом и уже на бегу замечаю, что бок у меня пробит и кровоточит, а рука быстро немеет от трёх выстрелов, сделанных подряд. Если бы не усиленные связки, отдача сломала бы мне запястье. Мой револьвер вернее было бы отнести не к стрелковому оружию, а к ручной артиллерии.

О ране я не беспокоюсь. Укреплённые кости отклонили пулю, медмодуль прямо сейчас пережимает повреждённые сосуды и вкачивает в вены нужное количество крови из встроенных в меня резервуаров, восполнив кровопотерю. Единственное, что меня волнует – что Алекс убегает через коридор, а пробитый бок меня замедляет. Я ускоряюсь, не обращая внимания на боль, но Алекс несётся так быстро, будто страх вырастил ему крылья.

Он влетает в дверь, когда я почти уже его настиг. Как раз успев зарядить револьвер, врываюсь вслед за ним и оказываюсь в лаборатории.

Нет времени считать, сколько здесь противников. Они врубаются в ситуацию медленно, и я успеваю свалить двоих, схвативших оружие, прежде чем они начинают стрелять в ответ. Бегу вдоль столов, уставленных колбами, увитых змеевиками и усыпанных химией – всё это разлетается под шквалом летящего в меня свинца. Я стреляю реже, но результативнее: один выстрел – один труп. Целясь в последнего, наугад поливающего огнём, я узнаю в нём Алекса и едва успеваю отклонить руку.

Он неудачно уворачивается, и пуля вместо плеча попадает ему в грудь.

Остановившись, я осматриваюсь. В живых тут больше никого. В развороченной лаборатории нас осталось трое: корчащийся на полу Алекс, мой револьвер с одним патроном и я.

– Алекс, что с тобой? – я возвышаюсь над ним будто судия.

– Я не Алекс!

Он говорит с трудом. В дыру в его груди пролез бы небольшой кулак. Женский. Или детский.

– Алекс, это я! – говорю так проникновенно, как только могу, и пытаюсь увидеть в нём того копа, каким он был раньше. – Я Макс Шмерц. Ты меня знаешь! Мы с тобой вместе работаем. Алекс, тебе память отшибло?!

– Я не Алекс! – он хрипит и плюётся кровью. – Меня не так зовут. Откуда ты взял это имя? Боевиков насмотрелся? Кретин поехавший…

В его словах ни капли фальши. Его лицо перекошено, глаза мутные от боли, но взгляд абсолютно честный – и в нём чистая ненависть. Он ненавидит меня так искренне, что я начинаю всерьёз сомневаться, что его просто купили. Я встаю на колени рядом с ним, ладонями беру его за виски и заглядываю в быстро гаснущие глаза.

– Алекс, скажи мне, где Дэй. Как его найти. Ради всего святого, Алекс. Ты знаешь, почему это важно для меня. Ради моей семьи. Скажи мне, как найти Дэя.

Он силится что-то произнести. Я склоняюсь к его окровавленному рту. Последние слова – их не купить, они идут изнутри, от сердца. Какой смысл в деньгах, если единственный, кому осталось заплатить – это старый лодочник Харон.

Я замираю в ожидании последнего откровения. Он скажет, куда мне…

– Пошёл на хе-е-е… – выдыхает он прямо мне в ухо.

Я сижу, ничего не понимая. Всё должно было быть не так.

– Эй, эй! – я хватаю его за грудки, трясу изо всех сил, но его голова лишь безвольно мотается. – Не смей умирать! Ты должен сказать, куда мне идти дальше!

«Он тебе и сказал». Издевательский голос такой настоящий, что я озираюсь вокруг, ища саркастичного острослова. Опомнившись, бросаю мертвеца и направляюсь к выходу.

Лучше поторопиться. Я разворошил осиное гнездо, и скоро здесь станет жарко. Лучше мне оказаться подальше отсюда. Надо найти мясника, который меня заштопает, а потом…

Как-нибудь придумаю, что делать потом. Единственного человека, которому можно было доверять, я только что убил. Теперь жалеть некого.