Машка закинула руки за голову. Ее муж вписал в завещание графу о передаче жене звания и наград только после долгих уговоров. Она могла бы, конечно, сейчас быть не здесь. Не помнить, не думать о войне. И о муже не думать. Неужели нет других тем в такую-то ночь.
Вот, Влад. Мальчик, готовый бояться жирафов по велению Родины. Вера у него небольшая, и слава Всевышнему. Были еще мысли, но она не запомнила. Потом в бывший салон «Эвридика» заглянули, и муж Виктор, и друг его Олег Глумус. Они о чем-то говорили над ней на неясном языке. Только тогда Машка поняла, что спит. «Не приходите больше», – попросила она. И они обещали.
– Ты че шаришься после отбоя? – спросил Марк у Влада.
Он сидел на подоконнике открытого настежь окна и курил.
– Эта задержала.
– Задержала она его…
Плотва, оказывается, тоже не спал, но его не было видно. Из-под одеяла раздавался только голос. Плотва читал что-то при свете фонарика, вернее не читал, а смотрел. «Веселые» картинки, наверняка.
Влад сел на подоконник рядом с Марком.
– Чего спрашивала?
– Да, тест какой-то дала дурацкий. Не пойму этих психологов. Идиотизм.
Марк смотрел на крыши пустых многоэтажек, откуда в полном соответствии с планом эвакуации сбежала человеческая жизнь.
– Мой командир говорил, что не понимает и не хочет понимать психологов, но понимает психологинь.
– Ага. Я тоже, – раздалось из-под одеяла.
Влад поменял затекшую ногу.
– Марк, а он как погиб?
– Мы не видели. Вернее, все всё видели, но каждый по-своему, очень по-своему. На нас то ли газ какой пустили, то ли чё. И вообще, спи. Я байки из склепа травить не собираюсь. Я тебе не Плотва.
Марк соскочил с подоконника, подмигнул Владу и ткнул кулаком в холм на одеяле. Одеяло взвыло. После потасовки красный лохматый Плотва вылез и сел, подобрав под себя ноги.
– А эта… про мою бывшую знает все.
– Откуда у нее доступ? – удивился Плотва и почесал лоб.
– Ладно врать-то! – Марк ещё пытался отдышаться.
– Есть у нее доступ. И звание, знаете, знание! – Влад поднял палец к потолку.
– Да ладно…
– Это у нее наследственное, – объяснил Влад, – по наследству передали.
– Это у нее половое, – сказал Плотва. – Как передали, сами нафантазируйте.
– Придурки вы! – непонятно на что обиделся Влад, лег закрыл глаза и почти мгновенно уснул.
Плотва скрылся под одеялом, слабый свет фонарика почти не выбивался наружу.
Марк лежал и вспоминал Олега Глумуса. Особенно тот момент, когда Олег разбил нос проверяющему из Центра. Там, в воспоминании, все было ярко, по-киношному. Марк до войны любил боевики. Яркая кровь. Белый зимний день.
И какая-то девочка в красном пуховике (ее видно из окна) бежит по заснеженному шоссе.
Кирилл Плотвинин вынырнул из-под одеяла, когда друзья уже спали. Он не улыбался. И лицо его изменилось, будто повзрослело, осунулось, стало резче. Он огляделся и сунул под матрац ближней пустующей койки книгу. Джером Сэлинджер «Эсме с любовью и всякой мерзостью».
И четыре часа до рассвета.
Глава третья
– Проходи, садись, – сказала Машка Павлу, – и угощайся кстати.
Она кивнула на лежащую на столе солдатскую флягу.
– Это что?
– Бери, бери, это кока-кола, ты же любишь сладенькое?
Павел скрутил пробку, понюхал, потом сделал глоток – кола отдавала алюминием.
– Даже боюсь спрашивать, откуда ты ее взяла…
– Пособие.
Машка растянула в кресле. Она казалось расслабленной. Но Павел чувствовал какое-то пульсирующее напряжение.
Он отпил еще чуть-чуть и протянул фляжку хозяйке. Машка задумчиво поболтала ее, а потом налила немного в крышку от термоса и добавила чего-то из стеклянной бутылочки.
– Спирт, – пояснила она, – меня этому Олег научил. Школьный друг мужа. Помнишь, я рассказывала?