– Штаны и свитер тоже мокрые!

Ирина издала смешок, громко произнесла:

– Дайте пить, а то есть хочу так, что переночевать негде с хозяйкой квартиры? Так?

– Так!

– Скидывай, лезь под душ. Халат в белом шкафчике, новый. Ты, кажется, был уже в нём. Там их даже два. Только недолго, чай остынет.

– Мне и в правду ночевать негде! – перекрикивал Данила шумящую из крана воду.

– Не лги!

– Правда клянусчатая!

– Хорошо! Выйдешь, расскажешь!

Данила вылил на себя шампуня – половину флакона, по-быстрому смыл пену, наспех вытерся полотенцем.

– Всё равно весь скользкий как мыло, – недовольно пробурчал он. Из дверцы белого металлического шкафчика достал и накинул на тело толстенный бархатный халат. Рукава оказались коротки, едва доходили до костяшек на запястьях. На мгновение Шпана подумал: «Смешон». Ладно, и так пойдёт, а то чай остынет. Ещё подгоняло нетерпение – поскорее оказаться рядом со своей молодой «англичанкой». Конечно, он отгонял навязчивую мысль, но та назойливо цеплялось за вопрос: «А что, если?..»

– Согрелся? – Ирина прислонила носовой платок к переносице и улыбнулась. – Вероятно, не стоило тебе приходить. – Она сидела на диване с сомкнутыми коленями и ступнями, ровно вытянув спину, изящно держала двумя пальцами чашку белого английского фарфора.

Данила привыкал, уже не стеснялся как прежде. Его привыкание ступало семимильными шагами. И всё же он пока держал дистанцию, не смел позволить действий, какие позволил бы с ровесницей. Он опустился в кресло. Глаза не слушались, впивались взглядом в коленки любимой «англичанки».

Ирина нагнулась к Шпане и указательным пальцем за подбородок перевела его взгляд на поднос, где расположились лично для него широкая чашка с чаем, молоко в молочнике, мёд в пиале, кусковой сахар в блюдце, аккуратно нарезанные кусочки батона и овсяное печенье в плетёной корзиночке, тонко нарезанный сервелат в маленькой тарелке, сливочное масло в прозрачной маслёнке, стакан воды; на тот случай, если голод не уймётся, возле ручки подноса лежало полбатона.

– Водка? – спросил Данила, подбородком указал на воду в стакане.

– Конечно, – нараспев произнесла Ирина. – Вот, споить решила малолетку.

– Нет. Типа так, если только для согрева.

– Ко-не-чно, и после согреть… решила. – Ирина кивнула, трогательно улыбаясь, часто заморгала широко открытыми глазами.

Светясь широченной улыбкой, содрогаясь от беззвучного смеха, Данила взял чашку с чаем.

– Значит, сюрприз? – притворно удивился он. – Я рад, я рад. А у меня сегодня вроде не день рождения. Тем не менее приятно, забота радует. Надо сказать, бесконечно радует. Не зря я корячился под горячим душем, дефилируя на скользкой поверхности… знаешь, чтобы удержаться и не пробить лбом ванну.

Ирина не могла отвести глаз, умиляясь озорным обаянием Шпаны. Доброе лицо, которое светилось солнцем, очаровывало. А настолько ясные улыбающиеся глаза казались такими искренними, безмерно счастливыми, любящими, какой-то божественной природы, ангельскими. Жаль только, успела поближе его узнать. И счастья в жизни этого юноши судьба давно не наблюдала. Ей стало жаль его: он сейчас ловит счастливый момент, кажется, позабыв обо всём. Но мелькающая печаль в его глазах, выдаёт временную маску на лице. И он всего лишь берёт жизнь, каждый миг – какие дают, какие позволяют. Пока не спорит с судьбой, смиряется. Но близок рок: получив в наследство совершеннолетие, силу, мужество, жестокую природу улиц, он не оставит течение жизни безвольным. Ломать будет пороги, свою судьбу, чужие жизни. Нет, никогда он не будет копать ямы, как сам себе лжепророчествовал. Будет знать свою силу – силу кулака, ножа, кастета, своей преданной компании. Сила эта, скорее всего, его и погубит.