– Зачем?

– Именно так мой брат с другом братался. Кровь соединяли.

Данила промолчал, переметнул взор на огонёк свечи на столе.

– Вы часто здесь собирались? – поинтересовалась Бестия.

– Было дело, – угрюмо ответил Данила, впав в оцепенение вспомнив не очень хорошее.

– И девочки?

– Нет. Девчонок именно сюда не приводили. Ещё малы, наверное, были.

– У вас?

– Короче…

– Ага, понятненько, – нараспев произнесла Бестия и кинула потухшую свечу на стол, – ещё и короче. Хе, хе, совсем не мужчинки.

Данила с трудом сдерживал улыбку и грязные ругательства, готовые вылететь изо рта – бешенной лавиной.

– Бывает. – Алька мяла пальцами воск, содранный со стола, придав лицу безмятежный вид. – Нет, правда. Веришь, что бывает? Веришь?

– Если хочешь перейти на пошлости, – Данила выхватил мягкий восковой шарик из пальцев Бестии и воткнул ей в рот, – зашучу так, что горько-горько заплачешь.

– Тьфу, дурак, – выплюнула Алька воск. – А давай рискнём? – оживилась она и подорвалась с места. – Принимаю вызов. – Она вскинула подбородок и смешно, но надменно выпятила нижнюю губу. – Кто кого, а?

– Брат и сестра так не шутят.

– Ты прав. – Неугомонная Бестия мгновенно остыла, села на лавку и тихо полила слезами. – Извини, пожалуйста.

– Хватит лить. Утонем.

– Спасёшь, никуда не денешься. – Она хлюпнула носом, ладонью стёрла слезу с щеки. Печальные глаза смотрели на шпану с какой-то затаённой, трепетной надеждой.

– Фу-у, как тяжело с тобой.

– Родил ребёнка, то терпи, бери ответственность, ряди.

– Я согласился только на сестру. – Данила сел на стол, коленями к Бестии, и потеребил её за нос.

– Можно я тебя поцелую в щёку, если ты мне стал братом.

– Чмокни.

Алька зажала щёку Данилы зубами, оттянула, вытянула и задержала губы на несколько мгновений, наконец громко чмокнула.

– Пиранья. – Шпана недовольно потёр ладонью по лицу, слабо щёлкнул пальцем по кончику носа Бестии. – Щёку чуть не откусила.

Алька сняла с себя куртку.

– Всё. Я теперь тебя зову брат. Ты меня – сестрёнка. – Она кинула куртку на стол, подняла руки и стянула платье.

Данила не знал куда спрятать глаза.

– Братик, – Бестия провела ладонью по колючей щеке Данилы, – я не совсем голая. Не ломай свои зенки. Ослепнешь. Отнеси, пожалуйста, на трубы. И давай, где там твоё обещанное вонючее одеяло.

– За ним нужно лезть в другое крыло дома, через катакомбы, типа катакомбы. Одна побудешь?

– Долго?

– Минут пять. Или десять. Или пятнадцать. Или двадцать.

– Хватит меня пугать, – Бестия толкнула Шпану в плечи, – ещё пятьдесят скажи. А мышки здесь…

– И крысы здесь есть.

Взвизгнув, Бестия подняла коленки к подбородку и стонущим голоском поведала:

– Я спать хочу, а мне холодно, а ты пугаешь. Ты разве пугалом в жизнь напросился?

– Ладно. – Шпана поднялся со стола и повернулся к двери, хотел сказать, что кажется, коллекционером подлянок в свою душу, но не стал. – Закройся на крюк или щеколду, сейчас одеяло принесу.

– Не долго только. – Бестия спрыгнула с лавки, схватила Данилу за руки и заглянула в глаза. – Ты обещал. Никого не боюсь, а вот от писка мышей в обморок грохаюсь. И ведь… ты меня не бросишь, да? – Бестия отскочила обратно на лавку и поджала колени к груди.

Данила старался не смотреть на бесстыжую Альку, заседавшую на лавке в одних трусах. Он вышел из сарая, отнёс одежду под окно, в которое до этого влезли, и разложил по батареям, сам завернулся в прожжённую зелёную ткань, которую вытянул из-под досок в углу, и сразу направился по тёмным коридорам в другую часть подвала. Когда Шпана пришёл, облепленный паутинами и ржавчиной, то принёс тонкий поролоновый матрас и ватное одеяло, которое разило прелостью. Радость, при появлении Данилы, покинула хозяйку и набросилась на него с поцелуями, но сама маленькая гордая Бестия не подала вида, наоборот, её пасмурное личико выказывало громкое неодобрение и сердито спрашивало: «А что так скоро, дорогой братик? Мог бы ещё пару веков шарахаться, я бы тебя и мёртвой дождалась».