– Хватит орать! – пробасила сальная продавщица, задыхавшаяся под собственными массами; высокий белый колпак сдвинулся вбок на крашенных хной рыжих волосах. Марлевой тряпкой она старательно тёрла поблёкший пластик прилавка. – Купили, так выходите.

– Заткнись! – рявкнул Шпана, выпучив исступлённые глаза. – Пойдём, Алька, отсюда. А то свиньи жирные слишком громко хрюкают.

– Пошли вон отсюда! – заступилась вторая продавщица – мощнее предыдущей. Короткие вьющиеся локоны свекольного цвета прилипли к мокрому от пота лбу. – Сейчас милицию вызову. Я твоего отчима знаю. Расскажу, как ты хамски разговариваешь. Пусть прибьёт выродка.

Данила схватил расположившийся возле витрины алюминиевый столик и вонзил в стекло прилавка-холодильника. Грохнул дребезг разлетевшегося стекла. Продавщицы в ужасе завизжали. Та, у которой свекольные волосы, нырнула под прилавок; рыжая толстушка, потеряв колпак, ринулась в подсобку, сбила половину продуктов с полок.

– Валим, Алька! – крикнул Шпана и, саданув дверь пинком, выскочил на улицу.

Бестия подбежала к гастрономическому отделу, хохоча, ткнула пальцем на ножки стола, злобно нырнувшего в зубья разбитого стекла. Она подмигнула выглядывающей из-за прилавка продавщице, которая часто хлопала длинными жирно накрашенными ресницами и просила прощения испуганными глазами.

– Эй, грязнули, паука у вас убили. Огромного и стального. – Бестия пролезла рукой в разбитый прилавок и вытащила несколько банок рыбных консервов и презрительным тоном продолжила говорить:

– Мы вам ничего плохого не сделали, а вы две свиньи завизжали на нас. Вы обидели чужую радость, вы сходу рубанули по чужому счастью. А его так мало. Да откуда вам знать отъевшимся. А знали если, то давно забыли. Лишь бы только сало в ненасытные утробы и отрыжка из похабных уст. Вам ли знать, как голодный во сне бережёт пшеничный колосок, не ест, любуется даром природы. В его сердце возгорается счастье от красоты. – Кулак вынул из кармана куртки пистолет-зажигалку. – Пристрелить бы толстозадок. – Продавщица со свекольными волосами взвизгнула, оторопело пятясь, подняла руки вверх. – Не боись, бабьё. Это зажигалка. Брат подарил. Он на войне. Придёт, автомат подарит. В гости зайду обязательно.

Шпана заново вломился в магазин.

– Алька, что застряла? – Он перекинул банки из рук Бестии в пакет, потянул за рукав. – Пошли. Хватит куражиться над жирнушками, а то от давления – их запор замучает.

Алька пошла за спиной Данилы, остановилась в открытой двери, повернулась к прилавкам.

– Слово не воробей, однажды вылетит – по собственной харе въедет. Думать надо на кого орёте. – И вышла.

Шпана и Бестия обменялись весёлыми взглядами, взялись крепко за руки, слетели со ступеней – мир им ринулся на встречу. Они побежали к железнодорожной насыпи. Громкий смех насыщал их радость.

В подвал залезли с торца дома через узкое окно. Тепло приятно обняло. Создалось ощущение, что из мороза попали в баню. Нужный сарай находился здесь же на левом углу. Данила достал поржавевший ключ, пару лет назад спрятанный за трубой. Пришлось повозиться с висячим замком двери – наверное, тоже нутро поела ржавчина. В сарае притаилась темнота, ни одной светлой пылинки. В нос ударил застарелый запах одежды и воска, как будто совсем недавно здесь жгли свечи.

Алька вцепилась в куртку Данилы.

– Твой сарайчик? – спросила она. – А если хозяева нагрянут?

– Не придут. Пацаны давно выкупили за три литра самогонки. Хозяйка алкоголичка, ей здесь хранить нечего.

– Давно выкупили – давно забыла. Придёт и выгонит. Созовёт милицию, налетят вороны, заклюют нас бедненьких и несчастненьких.