Шпана оставался на месте и вдумчиво наблюдал.

– Я больше не буду, – простонал хитрый голос, Алька выпрямилась.

– Астма? – Вытянув язык Данила прижал кулак к груди, согнулся и подышал, изобразив отдышку. – У меня тоже так бывает.

– Нет.

– Сердце, видать, больное. Ты из детского санатория сбежала? – спросил Данила голосом показывающим, что раскусил и понял откуда взялась эта мелкая авантюристка.

Алька с серьёзным лицом и медленными шажками оказалась возле Шпаны, воззрилась вверх озорными глазами.

– Скала-а-а, – в её голосе прозвучали уважительные нотки. – У-у, какой громадный.

– Ага, скала. А на скале орёл зыркает по мышам. Когда орёл отвернётся, мыши дохнут со смеху, по земле катаются, решая, что взирал цапель?

Бестия обхватила Данилу вместе с руками и пару минут заливистым смехом помогала содрогаться худому девичьему телу до слёз.

– Дождливый осенний вечер, – произнёс Данила.

– Теперь нет, не цапель. – Алька успокоилась, улыбка не сходила с лица, ясные глазищи блестели весельем. – Говоришь как мой брат. Такой же смешной. Он всегда меня смешил.

– А ты под громкий смех – поджопник для пущей радости ему вдалбливала, – усмехнулся Данила.

– Да, – Бестия склонила голову, тихим голосом опровергла, – нет.

– Плачешь?

– Уку. – Алька отвернула лицо, протёрла пальцем под шмыгающим носом. – Мой брат в армии. Четыре года прошло, а он не возвращается.

– Так служат два года. Три – в морском флоте. Конечно, можно остаться послужить после положенного срока. По всей вероятности, так он и сделал.

– Мама ходит на кладбище. Плачет. Говорит – там брат спит. Я не верю. – Алька взглянула на Данилу. – Я знаю, она сошла с ума. Меня зовёт пойти, но я не иду. Делать нечего – по чужим ходить могилам.

Гнетущее молчание затянуло петлю. Шпана не знал, как поступить, какими словами утешить. Он подумал, что, вероятнее всего, брат погиб. Альке сначала не сказали, но вечно такое не утаишь. Бестия приложила ухо к мокрой куртке Шпаны; он несмело обнял её за плечи. Дождь кропил неподвижную живую скульптуру. Данила не решался заговорить первым, по лёгким вздрагиваниям плеч понял, что Бестия снова плачет; его дрожащая от холода ладонь провела по её мокрым волосам. Алька сильнее вжалась, всхлипнув, заплакала в голос.

– Данила. – Алька вскинула подбородок, и Шпана подумал: как бы она ни старалась выглядеть старше – но седьмой класс. А глаза, покрасневшие от слёз, – совсем детские. – Слышишь? А ладно, ничего. – Бестия постаралась улыбнуться. – Куда идём?

– В подвал дома.

– Я боюсь. Не пойду.

– Меня боишься?

– Нет, – Алька расцвела широченной улыбкой, – подвала.

– Что такая довольная, снова подлянку готовишь? – с подозрением во взгляде спросил Данила.

– Нет.

– Там тепло. Есть свечи и спички. И одеяло, если, – он осёкся, – если не протухло, конечно.

– А блохи?

– И блохи, наверное, – усмехнулся Данила.

– Ночлежка по высшему распоряжению бога.

– О, ещё одна. Веришь в бога? – поинтересовался Данила.

– Дурак что ль? Не знаю. Хорошо, пойдём. – Алька улыбнулась. – А то носы потекут. Тебе можно, ты парень, а я-то женщина. – Она уловила скрытую насмешку Данилы. – Не вздумай смешное сказать, – кулаком пригрозила Бестия. – Давай завтра на кладбище сходим. Я тебе маму покажу. И могилу, где брат лежит. – Она рьяно закачала волосами. – Как бы брат. Мама так думает. Я говорю, она совсем помешалась.

– Я, конечно, не любитель по кладбищам. – Данила улыбнулся, крючком из пальца поднял нос Альки. – Ради тебя – обязательно сходим. – Данила хмыкнул. – Залипуха-залипушная. – И побежал.

– И правда, как мой брат. Он со мной играет, балуется и смеётся! – Лицо Бестии просветлело. – Э! Отвечаешь за залипуху, урюк несчастный!